Внезапно шатер палатки над головой Зенобии был сдернут, а ее стены упали, открыв Зенобию взорам всех, кто стоял на стенах Пальмиры.
— Вот ваша царица! — драматическим голосом возвестил Аврелиан.
Зенобия знала, что у нее будет только один шанс, и во всю мощь своих легких крикнула так, чтобы все услышали ее:
— Не сдавайся, сын мой! Я счастлива умереть ради Пальмиры!
По сигналу Аврелиана один из легионеров прыгнул вперед, чтобы заставить ее замолчать. Одной рукой он обхватил ее талию, а другой крепко зажал рот. Зенобия даже не пыталась бороться. Она сказала то, что хотела, и это произвело необходимый эффект. Народ, собравшийся на стенах великого города-оазиса, начал нараспев повторять ее имя, вначале тихо, а потом все громче и громче, пока этот крик не перешел в рев открытого неповиновения.
— Зенобия! Зенобия! Зенобия! Зенобия! Зенобия! Зенобия!
— Отведите ее в мою палатку, — в ярости приказал римский император.
Зенобия оттолкнула руку, которая оскорбительно зажимала ей рот, и насмешливо захохотала, обращаясь к Аврелиану.
— Теперь мы квиты, римлянин. Прошлой ночью ты выиграл битву грубой силой, но эту утреннюю битву выиграла я благодаря превосходству в тактике.
Потом она стряхнула державшую ее руку легионера.
— Убери свою руку, свинья! Я в состоянии вернуться к себе и без твоей помощи!
И в доказательство она быстро пошла прочь. Гай Цицерон взглянул на императора.
— Я думаю о том, сдадутся они или нет, — тихо сказал он. — Вы же видите, она держит народ в ладони своей руки. Император в раздражении повернулся к нему.
— Решение не за ними, а, скорее, за юным царем. Он сдастся именно по той причине, что царица не велела ему сдаваться. Мои шпионы сообщили, что он обижен на царицу и очень хочет стать самостоятельным. Он откроет ворота завтра. Подожди, и ты увидишь, прав я или нет. Гай.
— Люди беспокойны, цезарь. Каковы будут ваши приказы на сегодня?
— Думаю, лучше всего провести учения под этим великолепным солнцем. Это избавит их от недостойных мыслей. Потом они вернутся и проведут остаток дня, готовя амуницию для завтрашнего триумфального вступления в Пальмиру. И только после этого смогут отдохнуть. Поощряй их нанести визит проституткам. Я не хочу никаких сцен насилия завтра, когда мы войдем в Пальмиру. Город, полный обиженных мятежников, — это не в наших интересах. Я хочу сместить правительство и заменить его нашими людьми. Но, за исключением этого, дела в Пальмире пойдут, как обычно.
Гай Цицерон отдал императору честь.
— Все будет так, как приказывает цезарь! — сказал он и, повернувшись, поспешно вышел, чтобы отдать приказ.
Аврелиан сел на край помоста и стал болтать ногами. Ему было приятно ощущать на своем теле жаркие лучи солнца. Он усмехнулся про себя, вспомнив, как старики в его иллирийском селении сидели и болтали на зимнем солнышке. Неужели он становится похожим на них? За всю свою жизнь он не знал ни полководцев, ни императоров, которые отличались бы долголетием.
Он снова усмехнулся. Что за странные мысли навещают его сегодня! Это и правда признак почтенного возраста. Вот он сидит здесь накануне своего величайшего триумфа, словно старая черепаха на вершине скалы посреди моря, философствуя в лучах солнца. Он взглянул вверх, на стену Пальмиры, но эта белая мраморная преграда ничего не говорила ему о тех красотах, которые скрываются за ней. Говорили, что Пальмира — это восточный Рим, даже прекраснее. Ну что же, завтра он увидит и оценит сам.
Волчья улыбка исказила его черты. Зенобия будет очень сердита на мальчишку. Теперь юному царю Пальмиры предстоит принять свое первое серьезное решение, и это решение будет стоить ему трона. Да, Зенобия очень рассердится, и он не мог винить ее. Он, сам будучи правителем, понимал ее. Она и ее покойный муж много трудились, чтобы восстановить Восточную империю, и вот теперь он отберет ее.
Аврелиан спрыгнул с помоста и направился в центр лагеря. По пути он заметил, что центурионы уже усердно муштруют солдат.
Но он не вернулся в свою палатку. Вместо этого Аврелиан поспешил в штаб, где его ожидали дела империи. Дурантис, его секретарь, уже напряженно работал, вскрывая депеши и раскладывая их в стопки в соответствии с их важностью.
— Доброе утро, Дурантис. Есть что-нибудь срочное?
— Нет, цезарь. Ничего серьезного.
— Что-нибудь личное?
— Письмо от императрицы Ульпии. Она пишет, что у нее все в порядке, но у вашей племянницы Кариссы последние месяцы беременности проходят тяжело.
— Есть ли какие-либо упоминания о муже моей племянницы, Марке Александре?
— Нет, цезарь.
— Ну что ж, давайте перейдем к работе с корреспонденцией! — сказал император. — У меня есть планы на послеполуденные часы.
Он уселся на стул и начал быстро диктовать сопящему писцу, сидевшему за столиком сбоку, в то время как Дурантис нашептывал ему на ухо замечания и напоминания.
В спальной палатке Аврелиана Зенобия деловито беседовала с Баб и Тамар.
— Какое у него было настроение, когда ты оставила его. Баб? — расспрашивала она свою старую няню.
— Он очень расстроился, когда вы попали в плен, ваше величество, не знает, что же ему делать дальше. Госпожа Флавия не покидала его ни на минуту.
— Очень мило со стороны Флавии, — заметила Зенобия. — На самом деле она сильнее, чем это может показаться, судя по ее милой внешности. Он не должен сдаваться!
— Но ведь он — не ты, моя дорогая, — сказала Тамар с таким видом, словно все уже было решено. — Но он и не Оденат. Если он не сдастся, ты поплатишься за это жизнью. Пальмирцы последуют за тобой куда угодно, Зенобия. Они будут морить себя голодом до смерти и убьют своих детей, чтобы угодить тебе. Но ты не имеешь права просить их об этом, моя дорогая. Ты не можешь отплатить им за их верность смертью и разрушением. Ты проиграла эту войну. Не вовлекай Пальмиру и все ее население в войну, которая идет внутри тебя!
Старая Баб резко втянула в себя воздух. Тамар права, такую правду еще никто и никогда не говорил Зенобии. Но прекрасная царица сердито вскинула темноволосую голову и ответила:
— Единственная война, которую я веду, — это война с Римом. С того дня, когда они убили мою мать, Рим стал моим врагом. Если Ваба откроет им ворота, он мне больше не сын. Я буду сражаться с римлянами до самой смерти! . — Неужели ты лишилась способности здраво рассуждать, Зенобия? С тех пор, как ты узнала о женитьбе Марка, твоя ненависть толкает тебя к самоуничтожению. Нет, не смотри на меня сердито! Все, кроме тебя, видят это. Я здесь вместе с Баб, потому что меня попросил об этом твой отец. Он не проживет долго, Зенобия, и больше всего он боится, что ты разрушишь все то, ради чего так упорно трудился Оденат, и своим упрямством лишишь Вабу его права наследства. Ты — любимое дитя своего отца, моя дорогая, а единственное, что Забаай всегда желал своей дочери, — счастья.
