— Нет сердца! — сказал он.— Вы выдвинули против себя тяжкое обвинение, но я выношу вердикт: “Не виновна!”
Синьора отняла руку, но не быстро и гневно, как если бы его прикосновение ее оскорбило, а медленно и ласково.
— Вы не можете выносить вердикта в этом деле, так как для того, чтобы судить, надо знать,— сказала она.— Нет, нет, не возражайте. Это так. Да я и не хочу, чтобы было иначе. И вы прибережете свои клятвы до того случая, когда они смогут принести вам нечто более весомое, чем надежды на такую призрачную, мрачную любовь, как моя.
— Ваша любовь могла бы удовлетворить заветные мечты даже монарха,— сказал мистер Слоуп, сам не понимая, что, собственно, значат его слова.
— Лучше скажите “архиепископа”, мистер Слоуп! — поправила синьора.
Бедняга! Как она была с ним жестока! От этого упоминания о его профессии он вновь завертелся на своей пробке. Но все же он выдавил из себя улыбку и лишь мягко попенял ей, что она шутит, тогда как для него это чрезвычайно важно.
— Как вы, мужчины, умеете обманывать нас! — ответила она.— Как ловко заговариваете нам зубы! А из всех мужчин вы, священники, особенно искусно умеете завораживать медовыми речами. Поглядите мне прямо в глаза, мистер Слоуп, смело и открыто!
Мистер Слоуп устремил на нее томный страстный взор и опять попытался завладеть ее рукой.
— Я просила вас поглядеть на меня смело, мистер Слоуп, но ограничьте свою смелость только глазами!
— Ах, Маделина! — вздохнул он.
— Да, мое имя Маделина,— сказала она.— Но обычно так меня называют только родные. А теперь все-таки поглядите мне в глаза, мистер Слоуп. Вы как будто сказали, что любите меня?
Мистер Слоуп этого не говорил. Никаких определенных планов у него не было, но, во всяком случае, он намеревался ухаживать за своей красавицей без подобных заявлений. Однако отречься вслух от своей любви он тоже не мог. А потому ему осталось только бурно упасть на колени и поклясться, что он любит ее так, как никто еще никого не любил.
Синьора выслушала его без малейшего трепета или удивления и сказала:
— А теперь ответьте мне еще на один вопрос: когда ваша свадьба с моей дорогой подругой Элинор Болд?
Мистер Слоуп завертелся в смертной муке. Он не знал, что ответить. Но промолчать значило бы навлечь на себя самое худшее. Проще было признаться во всем.
— Почему вы обвиняете меня в таком обмане? — сказал он.
— В обмане? Вовсе нет. Я вас ни в чем не обвиняла и не обвиняю. Пожалуйста, не оправдывайтесь передо мной. Вы клянетесь, что вы — раб моей красоты, а сами намерены вскоре сочетаться браком с другой женщиной. Я считаю это Скорее комплиментом. Оправдываться вам надо перед миссис Болд. Вот это действительно будет нелегко — если только вам не удастся сохранить от нее все в тайне. Вы, священники, хитрее других мужчин.
— Синьора, я вам сказал, что люблю вас, и вы теперь смеетесь надо мной?
— Смеюсь? Господи, ну, что этому человеку нужно? Ответьте мне спокойно и подумав — не сгоряча, а по здравом размышлении. Разве вы не собираетесь жениться на миссис Болд?
— Нет,— сказал он, почти испытывая отчаянную ненависть к женщине, которую против воли любил отчаянной любовью.
— Но ведь вы же один из ее поклонников?
— Нет,— сказал мистер Слоуп, которому это языческое слово было особенно неприятно, что синьора прекрасно знала.
— Не понимаю! — сказала она.— Разве она вам не нравится? На мой взгляд, это совершенное воплощение английской красоты. И она богата. Конечно, вы должны были обратить на нее внимание. Разрешите мне дать вам совет, мистер Слоуп. Женитесь на этой очаровательной вдовушке! Она будет хорошей матерью вашим детям и отличной хозяйкой в доме священника.
— О синьора, как вы можете быть такой жестокой!
— Жестокой? — спросила она, сменив шутливый тон на глубоко серьезный.— Разве это жестоко?
— Как я могу любить другую, когда мое сердце принадлежит вам одной?
— Если это жестоко, мистер Слоуп, то что вы сказали бы обо мне, если бы я ответила вам взаимностью? Что вы подумаете, если я свяжу вас хотя бы любовной клятвой и обреку на ежедневную епитимью у моего одра? Что я могу дать в обмен на любовь? Ах, милый друг, вы не понимаете, каков мой жребий.
Мистер Слоуп слушал ее не на коленях. После своего признания он поспешил подняться с таковых, как только, по его мнению, это позволили приличия, и оперся на спинку стула. Внезапная нежность синьоры совсем его обворожила, и на миг он почувствовал, что готов принести в жертву все, лишь бы увериться в любви своей красавицы, пусть искалеченной, хромой и замужней,
— Но разве я не могу сочувствовать вашему жребию? — спросил он, садясь на кушетку и отталкивая столик ногой.
— Сочувствие очень близко к жалости! — ответила она.— А если вы посмеете меня жалеть, хоть я и калека, я прогоню вас.
— Ах, Маделина, я буду только любить вас! — И, вновь завладев очаровательной рукой, он осыпал ее поцелуями. Теперь синьора не отняла ее и только смотрела на мистера Слоупа своими огромными глазами, точно большой паук на пойманную большую муху.
— А если в Барчестер приедет синьор Нерони? — спросила она.— Вы познакомитесь с ним?
— Синьор Нерони!..— сказал он.
— Вы представите его епископу, миссис Прауди и их дочерям? — осведомилась она, вновь говоря тем холодным дразнящим голосом, который мистер Слоуп ненавидел.
— Почему вы задали такой вопрос? — сказал он.
— Потому, что вы должны помнить о существовании синьора Нерони. Мне кажется, вы про него забыли.
— Если бы я думал, что вы сохранили к этому негодяю хотя бы ничтожную частицу любви, которой он никогда не был достоин, я умер бы прежде, чем открыть вам свои чувства. Да! Будь ваш муж владыкой вашего сердца, я мог бы вас любить, но вы этого не узнали бы.
— Опять мое сердце! Ну, к чему это? А вы, следовательно, считаете, что муж вместе с сердцем жены теряет право на ее верность, что, перестав любить, жена может забыть свою клятву? Таковы ваши взгляды как священника англиканской церкви?
Мистер Слоуп отчаянно боролся с собой, стараясь очистить свою душу от скверны. Он пытался заставить себя бежать от губительной сирены, которая его околдовала. Но не мог. Он не мог сбросить узы с сердца. Он ждал, что в любви к этому прелестному созданию обретет упоительные восторги, но уже успел убедиться, что она приносит лишь разочарование и упреки совести. Это было содомское яблоко — плод сладчайший и душистый на вид, но горький и тошнотворный на вкус. Он поднес яблоко ко рту, но на его зубах оно стало прахом. И все же у него не было сил вырваться из этого плена. Он знал, он не мог не знать, что она смеется над ним, презирает его любовь, потешается над слабостью его веры. Но она полупозволила ему обожать себя, и это полупозволение настолько раздуло пожар его страсти, что никакое благочестие уже не могло этот пожар потушить. Он досадовал, злился, жаждал мести. Он выискивал суровые укоры, слова, которые уязвили бы ее так же больно, как ее слова язвили его. Он молчал и думал, что должен сломить ее гордость еще большей гордостью, должен равнодушием заставить ее молить его о любви. Отвлеченно он знал — или, во всяком случае, считал, что знает,— как нужно укрощать женщин. Но при попытке перейти от теории к практике он терпел жалкую неудачу. Чего стоит отвлеченное знание по сравнению с опытом при столкновении мужчины с мужчиной? И тем более — мужчины с женщиной? Мистер Слоуп любил бешено, безумно и искренне, но в игру любви играл впервые. Синьора вовсе не любила, но ей были знакомы все ходы и комбинации на этой доске. Тут Филидор играл против школьника.
