Кларк приложил все усилия, но все-таки не смог затормозить
вовремя. «Принцесса» врезалась в «Волшебный автобус» на скорости десять или
пятнадцать миль в час с заблокированными колесами. Густой дым поднимался из-под
шин. Раздался глухой, как из бочки, удар, когда «мерседес» врезался в самую
середину раскрашенного автобуса. Мэри снова бросило вперед на ремни
безопасности. Автобус качнулся на своих рессорах, но не сдвинулся с места.
– Подай назад и постарайся объехать его! – крикнула она
Кларку, но интуиция говорила ей, что все кончено. Двигатель «принцессы»
продолжал работать, но как-то прерывисто. Мэри видела пар, поднимающийся от
разбитого радиатора, словно дыхание раненого дракона. Когда Кларк перевел рычаг
автоматической трансмиссии на задний ход, двигатель пару раз кашлянул,
задрожал, как старый промокший пес, и заглох.
Они услышали сзади звуки приближающейся сирены. Интересно,
подумала она, кто тут городской констебль? Наверняка не Джон Леннон, чьим
жизненным принципом было Оспаривать Власть. И не Лизард Кинг, который явно
принадлежал к числу «плохих парней» города и проводил время за игрой на
бильярде. Тогда кто? А имеет ли это значение? Может быть, подумала она, им
окажется Джимми Хендрикс. Это казалось невероятным, но она знала рок-н-ролл,
возможно, даже лучше Кларка. Она вспомнила, что читала где-то, как Хендрикс был
диск-жокеем в 101-й воздушно-десантной дивизии. А разве не говорят, что из
бывших военнослужащих получаются лучшие полицейские?
«Ты сходишь с ума», – сказала она себе и утвердительно
кивнула. Ну конечно. В конце концов, от этого испытываешь облегчение.
– Ну и что дальше? – угрюмо спросила она Кларка.
Он открыл свою дверцу, причем ему пришлось надавить на нее
плечом – от удара кузов немного перекосило.
– Бежим!
– приказал он.
– Какой смысл?
– Ты видела их? Хочешь стать такой же?
Это пробудило ее страх. Она расстегнула ремень и открыла
дверцу на своей стороне. Кларк обошел «принцессу» и взял Мэри за руку. Едва они
обернулись к «Волшебному автобусу», ее ладонь болезненно сжала его руку – они увидели,
как кто-то спускается навстречу им. Это был высокий мужчина в расстегнутой на
груди белой рубашке, темных джинсах и темных очках, закрывающих почти все лицо.
Его иссиня-черные волосы были зачесаны назад с висков и собраны в роскошный и
безукоризненный утиный хвост. Невозможно было ошибиться во владельце этого до
невозможности красивого лица. Его не могли скрыть даже темные очки. Полные губы
его раздвинулись в легкой насмешливой улыбке.
Сине-белый полицейский автомобиль с надписью «Царство
Рок-н-Ролла. Полицейский департамент» на дверях выехал из-за поворота и
остановился, скрипнув тормозами, в нескольких дюймах от заднего бампера
«принцессы». Мужчина за рулем был чернокожим, но это не был Джимми Хендрикс,
как предполагала Мэри. Она не была уверена, но ей показалось, что местную
полицию представляет Отис Реддинг. Мужчина в темных очках и черных джинсах
стоял теперь прямо перед ними, засунув большие пальцы за пояс. Его бледные
кисти болтались, как мертвые пауки.
– Как поживаете сегодня? – И в этом медленном, слегка
насмешливом, растянутом голосе, характерном для Мемфиса, тоже было невозможно
ошибиться. – Хочу приветствовать вас в нашем городе. Надеюсь, вы у нас поживете
некоторое время. Городок у нас не такой уж красивый, но живем мы дружно и заботимся
друг о друге. – Он протянул руку, на которой сверкало три невероятно больших
кольца. – Я здесь что-то вроде мэра. Зовут меня Элвис Пресли.
***
Сумерки летней ночи.
Когда они вышли на городскую площадь, Мэри снова вспомнила о
концертах, которые посещала в Эльмире, когда была ребенком. Они почувствовала,
как боль ностальгии и печали проникает через кокон шока, которым окутаны ее ум
и эмоции. Все так похоже.., но одновременно такое иное. Здесь не было детей,
бегающих с бенгальскими огнями. Не больше дюжины их собралось в кучку как можно
дальше от эстрады. Их бледные лица были напряженными и недоверчивыми. Дети,
которые играли на площадке рядом со школой, когда она с Кларком неудачно
пыталась скрыться из города, находились среди них.
И не какой-нибудь старомодный духовой оркестр начнет играть
через пятнадцать минут или полчаса. На эстраде-раковине были расставлены (а
сама эстрада показалась Мэри такой же огромной, как Голливудский амфитеатр)
принадлежности и оборудование для самого большого в мире – и самого громкого,
судя по числу и размерам усилителей – оркестра рок-н-ролла. Апокалипсическая
бибоп-комбинация, которая, действуя на полную мощность, окажется, наверное, достаточно
громкой, чтобы выбить стекла в окнах домов, находящихся в пяти милях отсюда.
Насчитав дюжину гитар на стойках, она бросила это дело. В оркестре было четыре
полных ударных секции.., бонго.., конга.., ритмическая секция.., круглая сцена,
на которой будут стоять певцы второго плана.., стальная роща микрофонов. Сама
площадь была уставлена раскладными креслами. По оценке Мэри, их было от семисот
до тысячи. Зато слушателей, подумала она, собралось не больше пятидесяти. Она
увидела механика, одетого теперь в чистые джинсы и немнущуюся рубашку. Бледная,
когда-то красивая женщина, сидящая рядом с ним, была, наверное, его женой.
Медсестра сидела одна в середине длинного пустого ряда. Она подняла голову и
смотрела, как на небе появляются первые мерцающие звезды. Мэри отвернулась от
нее: ей казалось, что, если она слишком пристально посмотрит на это печальное,
тоскующее лицо, у нее разорвется сердце.
Пока не пока алея ни один из более знаменитых жителей
города. Разумеется, им сейчас не до этого. Закончив свою дневную работу, они
собрались за кулисами, прихорашиваются и проверяют, в какой момент вступать со
своими номерами. Короче говоря, готовятся к вечернему по-настоящему большому
шоу.
Кларк остановился, пройдя примерно четверть расстояния по
центральному проходу, заросшему травой. Дуновение вечернего ветерка спутало его
волосы, и Мэри показалось, что они выглядят сухими, как солома. На лбу Кларка и
вокруг его рта появились морщины, которых она никогда раньше не замечала. Кларк
выглядел так, словно после ленча в Окридже похудел фунтов на тридцать. Парня,
переполненного тестостероном, не было и в помине. Мэри показалось, что он исчез
навсегда. Она решила, что это ей безразлично.
Между прочим, милая крошка, как ты сама выглядишь, а?
– Где тебе хочется сесть? – спросил Кларк. Его голос стал
тонким, в нем звучало безразличие – голос человека, который все еще верит, что
это ему снится.
Мэри заметила официантку с лихорадкой на губе. Она сидела у
центрального прохода четырьмя рядами дальше, одетая теперь в светло-серую
блузку и хлопчатобумажную юбку. На плечи она набросила свитер.
– Вон там, – сказала Мэри, – рядом с ней. – Кларк повел ее в
указанном направлении, не задавая вопросов и не возражая.
