Мне нравится твоя загорелая макушка, милый, послышался рядом
голос Элизабет.
***
– Спасибо, Бет, – сказал я и начал раскладывать деревянные
планки поперек траншеи.
По сравнению с прошлым днем работа была легкой. Почти
невыносимая боль в спине превратилась в тупой, саднящий жар.
Но что ты будешь делать потом? – звучал в голове насмешливый
голос. Что будет потом, а?
Потом все решится само собой, вот и все. Мне начинало
казаться, что ловушка будет выглядеть как следует, а это было самым главным.
Деревянные планки перекрывали траншею таким образом, что
позволяли мне надежно закрепить их по сторонам в асфальте, по бокам траншеи.
Такую работу было бы труднее делать ночью, когда асфальт становился твердым, но
сейчас, поздним утром, он размягчился, и мне казалось, что я втыкаю карандаши в
остывающий ячменный сахар..
Когда все планки были на месте, траншея стала походить на
мою первоначальную диаграмму, начерченную мелом на асфальте, – за исключением
центральной линии. Я положил рулон брезента у той части, где помельче, и
развязал стягивающие его веревки. Затем начал раскатывать сорок два фута «шоссе
71».
Если смотреть вблизи, иллюзия была далеко не идеальной –
подобно сценическому гриму и декорациям, которые никогда не выглядят идеальными
из первых трех рядов. Но стоило отойти на несколько ярдов, и брезент полностью сливался
с дорожным покрытием. Это была темно-серая полоса, ничем не отличающаяся от
действительного покрытия шоссе 71. С краю, слева (если смотреть на запад), на
брезентовой полосе была нанесена прерывистая желтая линия, разрешающая обгон.
Я раскатал длинную полосу брезента по деревянным планкам,
прошел вдоль нее, поправил и еще раз прошел вдоль, прикрепляя брезент к
деревянным полоскам проволочным сшивателем. Мне трудно было заставить руки
исполнять эту работу, но я заставил их.
Когда брезент был закреплен, я вернулся к фургону, сел за
руль, испытав при этом еще один короткий, но мучительный спазм, и проехал к
вершине подъема. Там я сидел целую минуту, глядя на свои изуродованные руки,
лежащие на коленях. Затем я вышел из машины и небрежным взглядом окинул полотно
шоссе 71. Мне не хотелось обращать внимания на конкретные детали, нет, мне
хотелось получить общее впечатление. Я стремился, насколько это возможно,
запечатлеть в памяти картину, какой ее увидят
Долан и его спутники, выехав на вершину подъема. Мне
хотелось убедиться, насколько она естественна.
То, что я увидел, было лучше того, на что я мог
рассчитывать. Дорожные машины, выстроившиеся вдоль обочины на дальнем конце
прямого отрезка, дополняли кучи грунта, вываленные мной в кювет, когда я копал
траншею. Куски асфальта были почти скрыты грунтом, хотя порой и высовывались.
Усиливавшийся ветер сдувал с них грунт, однако и они казались остатками прежних
работ. Компрессор, который я привез в своем (фургоне, ничем не отличался от
дорожных машин.
Если смотреть отсюда, иллюзия была полной – шоссе казалось
совершенно нетронутым.
Транспортный поток был особенно напряженным в пятницу, в
субботу он чуть спал – гул автомобилей, сворачивающих в объезд, почти не
стихал. Однако этим утром шума моторов совсем не было слышно. Большинство
автомобилистов уже приехали туда, где собирались проводить Четвертое июля, или
воспользовались другим шоссе в сорока милях к югу. Меня это вполне устраивало.
Я поставил фургон в стороне, за вершиной холма, и повалялся
в нем на животе до без четверти одиннадцать. Затем, когда большой молоковоз
медленно и неуклюже въехал на объездную дорогу, я подал фургон задом, открыл
двери и побросал внутрь все ярко окрашенные конусы, перегораживающие шоссе.
Справиться с мигающей стрелкой оказалось гораздо труднее.
Сначала я не мог догадаться, как отсоединить ее от запертого стального ящика с
аккумуляторами внутри, не подвергаясь опасности погибнуть от электрошока. Затем
я увидел вилку, подсоединенную к розетке. Она была спрятана под кольцом из
жесткой резины – страховка, судя по всему, от шутников, которые могут решить,
что будет весьма забавно выдернуть вилку и отключить стрелку, указывающую
направление объезда.
Я достал из своего инструментального ящика молоток и
стамеску, и четырех резких ударов оказалось достаточно, чтобы сбить резиновое
кольцо. Плоскогубцами я сорвал его и выдернул кабель. Стрелка перестала мигать
и потухла. Я столкнул ящик с аккумуляторами в кювет и засыпал его песком. Было
как-то странно стоять и слушать жужжание под слоем грунта. Но это напомнило мне
о Долане, и я рассмеялся. Долан вряд ли станет жужжать.
Он может кричать и просить о пощаде, но жужжать он не будет.
Стрелка была прикреплена к стойке четырьмя болтами. Я
ослабил их, стараясь работать как можно быстрее, все время прислушиваясь к шуму
мотора. Прошло достаточно времени, и можно было ждать еще один автомобиль – но
пока не «кадиллак» Додана, это уж точно.
***
И тут снова заговорил мой внутренний пессимист.
Что, если он решит все-таки лететь? Но он не любит летать на
самолете. Ну а если он поедет, но другой дорогой? Например, по магистральному
шоссе? Сегодня все… Он всегда ездит по семьдесят первому. Да, но вдруг…
– Заткнись, – прошептал я. – Заткнись, черт тебя побери,
закрой свой говенный рот!
Успокойся, милый, успокойся! Все будет в порядке, – услышал
я голос Элизабет.
Я отнес стрелку в фургон. Она ударилась о борт, и несколько
лампочек разбилось. Остальные лопнули, когда я бросил на нее стальную стойку.
Покончив с этим, я снова въехал на подъем и остановился на
вершине, чтобы оглядеться вокруг. Я убрал стрелку и аварийные конусы; остался
только большой оранжевый знак, предупреждающий: «Дорога закрыта. Пользуйтесь
объездным путем».
Я услышал шум приближающегося автомобиля. И тут мне пришла в
голову мысль, что если Долан приедет слишком рано, все мои усилия пойдут прахом
– бандит, сидящий за рулем, просто свернет в объезд, оставив меня сходить с ума
в пустыне. Но приближался «шевроле».
Мое сердце успокоилось, и я глубоко, с дрожью вздохнул. Но
нервничать сейчас – непозволительная роскошь.
Я вернулся на то место, где останавливался, чтобы оценить
мой камуфляж. Протянув руку, я покопался в куче всякого барахла и достал
домкрат. Напрягая все силы, не обращая внимания на горящую от боли спину, я
поднял заднее колесо фургона, ослабил на нем гайки. Они увидят его, когда…
(если) приедут. И я забросил колесо внутрь фургона, услышав звон бьющегося
стекла и надеясь, что покрышка останется целой. Запаски у меня не было.
Подойдя к капоту, я достал свой старый бинокль и направился
обратно, в сторону объездной дороги. Миновал ее и поднялся на вершину следующей
возвышенности, стараясь двигаться как можно быстрее. Лучшее, на что я оказался
способен, был старческий бег трусцой.
