Он пошарил в темноте по стене, и его пальцы коснулись
цилиндрика – старомодного электрического выключателя. Он щелкнул им, и тут
Элиза снова принялась визжать – у нее в волосах запуталась жаба. Она квакала,
крутилась, кусала Элизу в шею и наконец прекратилась в какое-то подобие
большого бесформенного бигуди.
Элиза вскочила на ноги и закружила по подвалу, чудом не
натыкаясь на сложенные здесь ящики. Налетела на один из столбов, поддерживающих
свод. Отскочив, повернулась и дважды сильно ударилась о него головой. Жаба
лопнула, разбрызгивая черную жидкость, вывалилась из ее волос и скатилась,
оставив на рубашке зловонный след.
Элиза закричала; от безумия, звучащего в ее голосе, у Джона
похолодела кровь. Он сбежал, спотыкаясь, по ступеням и обнял ее, прижал к
груди. Она пыталась бороться и с ним, но потом успокоилась. Постепенно ее крики
сменились рыданиями.
К глухому стуку и кваканью снаружи прибавилось кваканье жаб,
попавших в подвал вместе с ними. Элиза отстранилась от мужа, дико оглядываясь
по сторонам:
– Где они?! – воскликнула она, задыхаясь. Ее голос охрип от
непрестанного крика. – Где они, Джон?
Но жаб искать не пришлось; чудовища уже энергично
устремились в их сторону.
Грэхемы отступили, и тут Джон увидел прислоненную к стене
ржавую лопату. Он схватил ее и начал насмерть припечатывать жаб к полу. Но
одной из них удалось перехитрить его. Она прыгнула на ящик, а оттуда на Элизу.
Уцепившись зубами за рубашку, жаба повисла между грудями женщины.
– Не двигайся! – приказал Элизе Джон. Бросив лопату, он
кинулся к жене, схватил жабу и оторвал ее от рубашки. Вместе с жабой оторвался
и кусок ткани – лоскут «висел ни одном из жабьих зубов. Жаба дергалась,
извивалась и пульсировала в руках Джона. Ее покрытая бородавками кожа была
сухой и на удивление теплой.
Сжав руку, Джон раздавил жабу. Кровь и слизь брызнули между
его пальцами.
В погреб сумели проникнуть меньше дюжины отвратительных
чудовищ, и теперь все они были убиты. Джон и Элиза прильнули друг к другу,
прислушиваясь к непрерывному граду сыпавшихся с неба жаб.
Джон посмотрел на крошечные окна подвала. Они были темными,
и внезапно он представил себе, как дом выглядит снаружи, похороненный под
массой шевелящихся, прыгающих жаб.
– Нужно укрепить окна, – хрипло произнес он. – Иначе они
продавят их и ПОСЫПАЮТСЯ Сюда.
– Укрепить? Но чем? – удивилась Элиза. – Что мы можем
использовать?
Он оглядел подвал и увидел несколько прислоненных к стене
листов старой, покоробившейся, темной фанеры. Не слишком надежно, но все-таки.
– Вот этим, – сказал Джон. – Помоги мне разломать эти листы.
Они работали быстро, даже неистово. В подвале было всего
четыре небольших окошка, благодаря их размерам они продержались дольше, чем
большие окна наверху. Элиза с Джоном заканчивали укреплять последнее окошко,
когда услышали, как треснуло стекло в первом, но фанера удержалась.
Закончив работу, они вернулись на середину подвала. Джон с
трудом передвигал ногу со сломанными пальцами.
С лестницы доносились звуки, свидетельствующие, что жабы
трудятся над дверью, ведущей в погреб.
– Что мы будем делать, если они прогрызут эту дверь? –
прошептала Элиза.
– Не знаю, – ответил он. И в это мгновение люк для загрузки
угля, которым не пользовались много лет, внезапно распахнулся под тяжестью
жабьей массы, и голоса жаб посыпались в подвал сплошным потоком.
На этот раз Элиза не кричала – ее голосовые связки были
сорваны.
После того как люк для загрузки угля распахнулся,
спрятавшиеся в погребе супруги прожили недолго, но, пока они были живы, Джон
Грэхем кричал за двоих.
***
К полуночи град жаб, падающих на Уиллоу, поредел.
К половине второго ночи с темного, усыпанного звездами неба
упала последняя жаба, задержалась на сосне, стоящей рядом с озером, спрыгнула
вниз и пропала в ночи. Сезон дождя кончился. До следующего оставалось ровно
семь лет.
В четверть шестого на востоке появились первые проблески
утренней зари, осветившей землю. Уиллоу был погребен под живым ковром
шевелящихся, прыгающих, недовольно квакающих жаб. У зданий на Мейн-стрит были
сглажены углы и резьба – все стало округлым, горбатым и вздрагивающим. Щит на
шоссе, на котором было написано: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В УИЛЛОУ, ШТАТ МЭН, САМЫЙ
ГОСТЕПРИИМНЫЙ ГОРОД!» – выглядел так, словно кто-то раз тридцать выстрелил в
него из крупнокалиберного ружья. Дыры были пробиты, разумеется, падающими жабами.
Вывеска «ИТАЛЬЯНСКИЕ САНДВИЧИ, ПИЦЦА, ГРОГ, ЛИЦЕНЗИИ НА РЫБНУЮ ЛОВЛЮ»,
красовавшаяся прежде перед магазином, была сорвана и валялась на земле. Жабы
играли в чехарду на ней и вокруг. Каждую колонку на бензозаправочной станции
«Саноко», принадлежащей Донни, венчало жабье собрание. Пара жаб сидела на
медленно поворачивающемся флюгере, установленном на крыше магазина печной
арматуры, словно маленькие уродливые дети на карусели.
На озере несколько плотов, спущенных на воду так рано
(только самые закаленные пловцы решались купаться в озере Уиллоу до 4 июля),
были завалены жабами, и населяющая озеро рыба безумствовала, чувствуя близость
пищи. То и дело слышался всплеск – это жабы в поисках места поудобней
сталкивали друг друга в воду, обеспечивая завтраком какую-нибудь голодную
форель или лосося. Дороги, что вели в город и из города – их было слишком много
для такого маленького городка, как сказал Генри Иден, – оказались прямо-таки
вымощены жабами. Электричество в Уиллоу не подавалось – град из падающих жаб
нарушил линии электропередачи. Погибло и большинство садов, но вообще-то Уиллоу
не был сельскохозяйственным городком, и его жители не занимались фермерством.
Кое у кого были стада молочного скота, но животные не пострадали – их заранее
упрятали в хорошо защищенные места. Те, кто выращивал в Уиллоу молочный скот,
прекрасно знали о последствиях сезона дождя. Даже если коровы застрахованы, как
объяснить то, что произошло, страховым компаниям?
С рассветом все отчетливее виднелось скопление жаб вокруг
Хемпстед-Плейса. Стремительно падающие с крыши дома тела жаб сорвали и разбили
дождевые желоба. Жабы сновали возле амбара, наглухо забили трубы, прыгали
вокруг автомобиля Джона Грэхема, заполнили его переднее сиденье, усевшись,
словно прихожане в ожидании службы. Кое-где у дома высились кучи мертвых жаб,
некоторые из них достигали шести футов.
В пять минут седьмого из-за горизонта показалось солнце, и
как только его первые лучи упали на небесных чудовищ, те начали таять.
Их кожа побледнела, побелела и сделалась прозрачной. Скоро
от жабьих тел стал подниматься пар, отдаленно пахнущий болотом, и потекли
пенящиеся ручейки. Глаза у жаб вваливались внутрь или выскакивали наружу – в
зависимости от того, как падали на них лучи солнца. Кожа лопалась с хлопками, и
минут десять казалось, что по всему Уиллоу открывают бутылки шампанского.
