– Добро пожаловать в восточный филиал «Бэлли», – сказал
Сержант и выключил двигатель.
– Если ты попытаешься обмануть меня, я тебя убью.
Тело Сержанта занимало, казалось, три четверти переднего
сиденья крошечного автомобиля.
– Да, я знаю, – ответил он.
– Выходи.
Сержант шел к хибаре впереди меня.
– Открой дверь, – сказал я. – Затем стой, не двигайся.
Он открыл дверь и замер. Я тоже замер позади него. Мы стояли
так минуты три, и за это время ничего не произошло. Единственным живым
существом оказалась жирная серая белка, выскочившая на середину двора и
обругавшая нас на языке грызунов. – Окей, – произнес я наконец. – Пошли в дом.
Как ни удивительно, внутри все тоже походило на свалку.
Единственная лампочка в шестьдесят ватт без абажура слабо освещала комнату,
оставляя по углам тени, похожие на изголодавшихся летучих мышей. Повсюду были
разбросаны газеты. На провисшей веревке сохла одежда. В одном углу стоял
древний телевизор, в противоположном – покосившаяся раковина и старинная
проржавевшая ванна на чугунных лапах. Рядом – охотничье ружье. В комнате пахло
потом, испарениями от немытого тела и острой томатной приправой.
– Все-таки лучше, чем жить в лесу, – заметил Сержант.
У меня была иная точка зрения, но спорить с ним я не
собирался.
– Где твоя четверть карты?
– В спальне.
– Паяпли за ней.
– Не торопись. – Он медленно повернулся, его словно отлитое
из бетона лицо было угрюмым. – Ты должен дать слово, что не убьешь меня, когда
получишь ее.
– И как ты надеешься заставить меня сдержать это обещание?
– Не знаю, черт побери. Пожалуй, мне остается надеяться на
то, что ты завелся так не только из-за денег. Если из-за Барни – если ты хотел
отомстить за него, – все в порядке, ты отомстил. Кинан прикончил его, и теперь
Кинан мертв. Если тебе нужны деньги, тоже все в порядке. Может быть, трех
четвертей будет достаточно. Между прочим, ты был прав – на моей четвертушке
стоит большой жирный крест. Но ты не получишь мою часть карты, пока не
пообещаешь, что и я получу что-то – взамен ты сохранишь мне жизнь.
– Откуда я знаю, что ты не станешь охотиться за мной?
– Именно этим я и собираюсь заняться, сынок, – мягким
голосом ответил Сержант.
Я рассмеялся.
– Ну хорошо. Сообщи мне адрес Джаггера в придачу к своей
части карты, и я обещаю не убивать тебя. И сдержу слово.
Сержант печально покачал головой.
– Не связывайся с Джаггером, парень. Он сожрет тебя.
Только что я опустил на колено свой «кольт», а теперь снова
пришлось поднять его.
– Ну хорошо. Он в Коулмэне, Массачусетс. На лыжной базе.
Этого достаточно?
– Да. Так где твоя четверть карты, Сержант?
Он еще раз пристально посмотрел на меня, затем кивнул. Мы
вошли в спальню.
Снова очарование колониального периода. Грязный матрас на
полу, заваленный книгами с картинками. Стены оклеены фотографиями женщин,
единственным прикрытием которых был, по-видимому, тонкий слой масла «Уэссон».
Сержант не колебался ни секунды. Он взял с ночной тумбочки
лампу, открутил основание. Его четверть карты, аккуратно свернутая, лежала
внутри. Он вынул ее и молча протянул мне.
– Бросай, – сказал я.
На лице Сержанта появилась презрительная улыбка.
– Боишься, тонкошеий?
– В конечном счете это оправдывает себя. Бросай, Сержант.
Он швырнул мне свернутый рулончик бумаги.
– Дешево досталось – легко потерялось, – пробормотал он.
– Я сдержу свое обещание, – заметил я. – Считай, что тебе
повезло. Иди в другую комнату.
Ледяной свет блеснул в его глазах.
– Что ты сделаешь со мной?
– Приму меры, чтобы ты некоторое время не выходил отсюда.
Пошел.
Мы перешли в гостиную – маленькое забавное шествие.
Сержант остановился под голой лампочкой, спиной ко мне, со
сгорбленными плечами, ожидая, что ствол «кольта» обрушится ему на голову. И
только я начал заносить пистолет, чтобы ударить его, как погас свет.
В хибаре воцарилась полная темнота.
Я бросился вправо: Сержант уже исчез, как ветер. Послышался
шорох газет, я и понял, что он бросился на пол. Наступила тишина. Полная и
абсолютная.
Я замер на месте, ожидая, что глаза привыкнут к темноте, но,
когда у меня появилось ночное зрение, оно ничем не помогло мне. Хибара была
кладбищем, на котором возвышались тысячи смутно различимых памятников – и
Сержант знал расположение каждого из них.
Мне было известно о Сержанте все; раздобыть сведения о нем
оказалось не так уж трудно. Во Вьетнаме он был «зеленым беретом», и с тех пор
никто не называл его по имени, и просто – Сержант, огромный жестокий убийца.
Где-то в темноте он крался ко мне. Он знал эту комнату, как
ладонь своей руки. Я не слышал ни единого звука, ни скрипа половицы, ни шороха
шагов, но чувствовал, как он приближается, слева или справа, а может быть,
выкинет хитрый фокус и пойдет прямо на меня.
Я сжимал рукоятку пистолета в потной руке и с трудом
удерживался от того, чтобы не открыть огонь наугад, не целясь. В кармане у меня
лежали три четверти пирога, и я остро это сознавал. Меня не беспокоило, почему
погас свет, не беспокоило до тех пор, пока через окно не сверкнул слепящий луч мощного
электрического фонаря. Он пробежал по комнате и случайно остановился на
Сержанте, который стоял, пригнувшись, в семи футах слева от меня. Его глаза
светились в ярком луче, словно кошачьи.
В правой руке он держал сверкнувшее лезвие бритвы, и внезапно
я вспомнил, как его рука скользнула к лацкану пиджака у дома Кинана.
Сержант повернулся к окну и произнес всего одно слово.
– Джаггер?
Не знаю, кто убил его первым. Крупнокалиберный пистолет
громыхнул из-за яркого луча, и я дважды нажал на спусковой крючок «кольта»
Барни – чистый рефлекс. Сержанта отбросило к стене с такой силой, что один
сапог слетел с его ноги.
Фонарь погас.
Я выстрелил в окно, но всего лишь разбил стекло. Лежа в
темноте на полу, я понимал теперь, что не один ждал, когда проявится жадность
Кинана. Джаггер тоже был наготове. И хотя у меня в машине было еще двенадцать
запасных патронов, сейчас в «кольте» остался только один.
