Мне хочется так много рассказать вам о нашем детстве, и я,
пожалуй, кое-что расскажу, но придется поторопиться. Приближается срок
завершения рукописи. Ах эти сроки. Однажды я прочитал очень забавный очерк под
названием «Унесенные ветром вкратце» со смешным диалогом:
" – Война?
– засмеялась Скарлетт. – А, чепуха!
– Бум! Эшли ушел на войну! Атланта в огне! Ретт вошел и
затем вышел!
– Чепуха, – произнесла Скарлетт сквозь слезы, – я подумаю
обо всем завтра. Ведь завтра уже будет другой день».
Я задыхался от смеха, когда читал этот диалог. Теперь,
столкнувшись с чем-то похожим, я не вижу в нем ничего смешного. Но сами
представьте.
– Ребенок с коэффициентом умственного развития, уровень
которого не поддается измерению никакими существующими методами? – улыбается
Индиа Форной, глядя на своего преданного мужа Ричарда. – Чепуха! Мы создадим
обстановку, в которой его интеллект – не говоря об интеллекте его старшего
брата, который тоже не так уж глуп, – будет развиваться и дальше. И мы вырастим
их как нормальных американских детей, которыми они являются!
Бум! Мальчики Форной стали взрослыми! Хауард, то есть я,
поступил в Виргинский университет, с отличием закончил его и стал писателем!
Отлично зарабатывает себе на жизнь! Поддерживает хорошие отношения с множеством
женщин и спит с доброй половиной из них! Ему удалось избежать всех заболеваний
– как половых, так и фармакологических! Купил себе стереосистему «Мицубиси»!
Посылает письма домой по крайней мере раз в неделю! Написал два романа, которые
были тут же опубликованы и отлично приняты публикой!
– Вот это да, – сказал Хауард, – мне нравится такая жизнь!
Так все и было на самом деле, пока не приехал Бобби
(неожиданно, в обычной манере, свойственной безумным ученым) с двумя
стеклянными ящиками. В одном было пчелиное гнездо, в другом – осиное. На Бобби
была майка наизнанку, он сгорал от желания уничтожить зло на земле и был
счастлив, как моллюск в период прилива.
Люди, похожие на моего брата Бобби, рождаются раз в два или
три поколения, я так считаю, – это такие, как Леонардо да Винчи, Ньютон,
Эйнштейн, ну, может быть, Эдисон. Создается впечатление, что у всех них одна
общая черта: эти люди похожи на огромные компасы, стрелки которых бесцельно
мечутся длительное время в поисках Северного полюса, а затем навсегда замирают,
упершись в него. До того как это случится, такие люди могут заниматься самыми
невероятными глупостями, и Бобби не исключение. Когда ему было восемь лет, а
мне – пятнадцать, он пришел ко мне и сказал, что изобрел самолет. К этому
моменту я знал Бобби слишком хорошо, чтобы просто сказать: «Чепуха» – и выгнать
его из своей комнаты. Я пошел вместе с ним в гараж, где стояло это странное
сооружение, укрепленное на детской коляске. Оно немного смахивало на
истребитель, вот только крылья были скошены не назад, а вперед. Посреди коляски
он прикрепил болтами седло, снятое с коня-качалки. Рядом торчал какой-то рычаг.
У самолета отсутствовал мотор. Бобби сказал, что это планер. Он попросил меня
столкнуть его вниз с вершины холма Карригана – у этого холма самый крутой склон
во всем округе Колумбия. Там, посередине склона, вела вниз бетонная дорожка для
пенсионеров. Бобби заявил, что она будет его взлетной полосой.
– Бобби, – сказал я, – у твоего чудовища крылья направлены
не в ту сторону.
– Нет, – возразил он. – Именно так и должно быть. Я однажды
смотрел фильм «Царство дикой природы» о ястребах. Они бросаются сверху на свою
добычу и затем, при взлете, меняют.угол крыла, направляя крылья вперед. У них
двойные суставы, понимаешь. При таком расположении крыльев увеличивается
подъемная сила.
– Тогда почему ВВС не делают их такими? – спросил я, не имея
ни малейшего представления о том, что военно-воздушные силы как США, так и
России уже проектировали истребители с направленными вперед крыльями.
Бобби только пожал плечами. Он не знал почему, и это его
ничуть не интересовало.
Мы пошли на холм Карригана, Бобби уселся в седло от
коня-качалки и схватился одной рукой за рычаг. – Разгони меня как можно
быстрее, – сказал он.
В его глазах плясали безумные чертики, которые были так
хорошо мне знакомы. Господи, даже в колыбели его глаза иногда пылали таким
ярким светом. Но я готов поклясться всеми святыми, что никогда не толкнул бы
его вниз по бетонной дорожке с такой силой, если бы знал, что все произойдет
именно так, как задумал Бобби.
Но я не знал этого и потому разогнал его изо всех сил. Он
помчался вниз по склону холма, издавая дикие вопли, словно ковбой, только что
вернувшийся с пастбища и скачущий в город, чтобы выпить несколько кружек холодного
пива. Какая-то старая дама едва успела отскочить в сторону, Бобби промчался
мимо старикашки, опирающегося на палку. На середине спуска он потянул за рычаг,
и я, изумленный и перепуганный, увидел, как его хрупкое фанерное сооружение
отделилось от тележки. Сначала он парил всего в нескольких дюймах от склона, и
на мгновение мне показалось, что сейчас Бобби грохнется вниз. Затем его
подхватил порыв ветра, и планер Бобби начал подниматься вверх, словно его
тянули на невидимом канате. Тележка свернула с бетонной дорожки и застряла в
кустах. Бобби парил уже на высоте десяти футов, затем двадцати, пятидесяти. Он
летел над парком Гранта, все время набирая высоту, издавая ликующие крики.
Я побежал за ним, умоляя его спуститься. В моем воображении
возникла картина: он падает с этого идиотского седла на дерево или
разбивающегося об одну из статуй, в таком изобилии украшающих парк. Не то чтобы
я мысленно представлял похороны своего младшего брата; уверяю вас, я
чувствовал, что принимаю в них участие.
– Бобби! – кричал я. – Спускайся!
– И-и-и-и! – вопил Бобби. Его голос был едва слышен, но
полон наслаждения.
Потрясенные гуляющие, шахматисты, те, что бросали друг другу
летающие тарелочки, отдыхающие, погруженные в книги, влюбленные и совершающие
пробежку, останавливались и задирали головы вверх.
– Бобби, на этом идиотском седле нет пристяжного ремня! –
кричал я. Я употребил более сильное слово вместо «идиотское», насколько
припоминаю сейчас.
– С-о-о-ом-м-м-н-о-о-й-в-с-е-в-п-о-о-р-я-я-д-к-е-е… – вопил
он в ответ изо всех сил, и я с ужасом понял, что почти не слышу его.
Я бежал по дорожке не умолкая. Не помню ничего из того, что
кричал, вот только на следующий день у меня пропал голос и говорить пришлось
шепотом. Зато я помню, как пробегал мимо молодого человека в щегольском костюме
с жилетом, который стоял возле статуи Элеоноры Рузвельт у подножия холма. Он посмотрел
на меня и доверительно заметил:
– Знаете ли, мой друг, у меня чертовски повысилась
кислотность.
