Ландри покраснел, но глаз не опустил.
– Ну хорошо, может быть, я и вправду виновен в небольшом
плагиате. Несомненно, я использовал стиль Чандлера как свой собственный, но в
этом я далеко не первый.
Росс Макдоналд поступил точно так же в пятидесятые и
шестидесятые годы, Роберт Паркер – в семидесятые и восьмидесятые, а критики
увенчали их за это лавровыми венками. К тому же сам Чандлер позаимствовал
многое у Хэммета и Хемингуэя, не говоря о массе дешевых.
Писателей, таких, как… Я поднял руку.
– Давайте пропустим обзор литературы и перейдем к
заключительным строкам. Это представляется безумным, но… – Мой взгляд упал на
фотографию Рузвельта, оттуда переместился на сверхъестественно чистый бювар и
затем остановился на худом лице человека, сидящего напротив меня. -…Но
предположим, что я верю в это. Тогда что вы здесь делаете? Откуда вы появились?
Правда, ответ на эти вопросы я уже знал. Я работаю частным
детективом, потому что зарабатываю этим на жизнь, но ответ пришел не из головы,
а из сердца.
– Я прибыл за вами.
– За мной.
– Извините меня, но я действительно прибыл за вами. Боюсь,
что вам придется начать думать о своей жизни по-другому, Клайд. Как.., ну.., о
паре ботинок. Вы снимаете их, а я надеваю. И как только я зашнурую ботинки, тут
же уйду прочь.
Разумеется. Ну конечно, он так и собирается поступить. И
внезапно я понял, что должен сделать.., единственное, что я мог сделать.
Избавиться от него.
Для начала я широко улыбнулся – это была улыбка из разряда
«расскажите мне побольше». В то же время я подобрал под себя ноги, готовясь мгновенно
оттолкнуться ими и броситься через стол на Ландри. Мне стало ясно, что только
один из нас сможет выйти из этой комнаты. Я намерен был оказаться этим одним.
– Вот как? – заметил я. – Как интересно. А что случится со
мной, Сэмми? Что случится с частным детективом, внезапно лишившимся шнурков?
Какая судьба постигнет Клайда…..Амни – это должно было
оказаться последним словом, которое услышит в своей жизни этот вор, любитель
вмешиваться в чужие дела. Как только это слово сорвется с моих губ, я собирался
броситься на него. Однако, похоже, телепатия действует в обе стороны. Я
заметил, как в его глазах появилась тревога, глаза закрылись и губы сжались,
свидетельствуя о полной концентрации. По-видимому, он решил не прибегать к
помощи машинки Бака Роджера. Понял, что на нее у него просто не осталось
времени.
– Его откровения подействовали на меня подобно какому-то
средству, лишившему меня сил, – сказал Ландри тихим, но убедительным голосом
человека, который не просто говорит, а декламирует.
Сила исчезла из моих мускулов, ноги стали вялыми, словно
ватными, и мне не оставалось ничего другого, как упасть в кресло и взглянуть на
него.
– Прости, все прошло не слишком хорошо, – произнес он
извиняющимся тоном, – однако мне никогда не удавалось импровизировать должным
образом.
– Сукин ты сын, – прохрипел я. – Ублюдок.
– Это верно, – согласился он. – Пожалуй, ты прав. – Зачем ты
занимаешься этим? Почему тебе понадобилась моя жизнь?
В его глазах промелькнула ярость.
– Твоя жизнь? Вот как? Даже если ты не хочешь признаться в
этом, Клайд, ты не можешь не понимать, что я прав. Это совсем не твоя жизнь. Я
придумал тебя в январе 1977-го, однажды дождливым днем, и все это продолжалось
до настоящего времени. Я дал тебе жизнь и потому имею полное право забрать ее
обратно.
– Очень благородно, – ухмыльнулся я, – но если бы Всевышний
сейчас спустился сюда, к нам, и принялся выдергивать струны из твоей жизни
подобно неудавшимся стежкам из вышивки, тебе было бы легче оценить мою точку
зрения.
– Пожалуй, – согласился Ландри, – допускаю, что в твоих
словах есть смысл. Но зачем спорить из-за этого? Спорить с самим собой – все
равно что играть в шахматы без противника: грамотная игра неминуемо завершается
вничью. Давай просто скажем, что я делаю это, потому что могу.
Внезапно я почувствовал себя спокойнее. Подобное случалось
со мной и раньше. Попав в уязвимое положение, мне нужно было заставить их
говорить и не давать остановиться. Такая тактика оказалась успешной с Мейвис
Уэлд, и она снова сработает сейчас. Они говорят примерно так: ну что ж, думаю,
теперь тебе уже не поможет, «если ты узнаешь», или «какой вред может это
принести»?
Версия была предельно элегантной: «я хочу, чтобы ты знал,
Амни», – словом, ты должен взять с собой в ад правду, там ты обсудишь ее с
дьяволом за чаем с пирожными. Вообще-то не имело значения, о чем они говорили,
но если занять их разговорами, у них не останется времени на стрельбу.
Самое главное – заставить их говорить. Пусть они говорят, и
тогда тебе остается надеяться, что непременно откуда-то появится спасительная
кавалерия с развернутыми знаменами.
– Вопрос заключается в следующем: зачем ты хочешь этого? –
спросил я. – Это ведь не является обычным, правда? Я хочу сказать, что обычно
писатели удовлетворяются тем, что получают наличными заработанное, пока у них
есть такая возможность, и уходят своей дорогой.
– Я вижу, ты пытаешься заставить меня говорить, Клайд.
Верно?
Его слова ударили меня с силой парового молота, но мне
ничего не оставалось, как играть до последнего козыря. Я усмехнулся и пожал
плечами.
– Может быть. А может быть, не пытаюсь. Как бы то ни было,
мне действительно интересно. – В этом я был совершенно искренним.
Он неуверенно посмотрел на меня, наклонился и коснулся
клавишей внутри странного пластмассового ящика (я почувствовал спазмы в ногах,
животе и груди, когда он провел пальцами по клавишам), затем снова выпрямился.
– Пожалуй, теперь я могу рассказать тебе об этом, – сказал
он наконец. – Во всяком случае, не причинив никакого вреда, верно?
– Нисколько.
– Ты умный парень, Клайд, – заметил он, – и совершенно прав:
писатели очень редко погружаются в миры, созданные ими, и когда они поступают
так, то, по моему мнению, все происходит в их воображении, тогда как тела
прозябают в какой-нибудь психиатрической лечебнице. Большинство из нас вполне
удовлетворены тем, что являются туристами в воображаемых ими мирах. По крайней
мере я относился именно к этой категории. Я не могу писать быстро – построение
сюжета всегда было для меня мучительно – по-моему, я говорил тебе об этом, – но
за десять лет мне удалось создать пять романов о Клайде Амни, причем каждый из
последующих был лучше предыдущего. В 1983 году я ушел с работы, из большой
страховой компании, где служил менеджером, и стал профессиональным писателем. У
меня была жена, которую я любил, сынишка, по утрам встречавший солнце в своей
кроватке и забиравший его с собой, ложась спать, – по крайней мере так мне
казалось. Я и не мечтал о лучшей жизни.
