Шеридан выжал сцепление, объехал здание, задом вырулил на
подземную дорожку и свернул налево. В Талуда Хейтс, на окраине города, у Турка
просторный дом, построенный в стиле ранчо. Ехать туда Шеридан должен был в
случае необходимости окружным путем. Тридцать миль. Минут сорок пять или час.
Он миновал щит с надписью «СПАСИБО ЗА ПОКУПКИ, СДЕЛАННЫЕ В
ПРЕКРАСНОМ КАЗЕНТАУН-СКОМ ТОРГОВОМ ЦЕНТРЕ», свернув налево, и набрал дозволенные
сорок миль в час. Вытащив из заднего кармана носовой платок, он обмотал им
правую руку и сосредоточился на преследовавших его сорока тысячах баксов,
обещанных Турком.
– Ты пожалеешь, – сказал малыш. Шеридан раздраженно
покосился на него, вырванный из забытья. В мечтах ему пришло двадцать очков, а
мистеру Регги ни шиша.
Малыш опять заплакал; слезы по-прежнему отливали красным. Уж
не болен ли он, в который раз подумал Шеридан… может, подхватил какую-нибудь
заразу. Ну да ничего, дай Бог, мистер Маг выложит денежки до того, как
разнюхает, что тут нечисто.
– Когда Деда найдет тебя, ты пожалеешь, – канючил малыш.
– Ага, – согласился Шеридан и закурил. Он свернул с 28-го
шоссе на необозначенную на карте гравийную дорогу. Теперь слева раскинулась болотина,
а справа девственные леса.
Малыш дернул закованной ручонкой и захныкал.
– Угомонись. Себе же больнее сделаешь. Малыш тем не менее
дернул снова. Последовавший за этим протестующий скрежет Шеридану совсем не
понравился. Он посмотрел туда, и челюсть у него чуть не отвисла: металлическая
подпорка сбоку сиденья – подпорка, которую он собственноручно приваривал, –
немного погнулась. Проклятье, подумал Шеридан. И зубы как бритвы, и силен,
оказывается, как вол. Он двинул кулаком в мягкое плечико:
– Перестань!
– Не перестану!
Малыш опять рванулся, и Шеридан увидел, что металлическая
подпорка погнулась еще больше. Господи, разве ребенок способен на это?
Все из-за паники, ответил он сам себе. Паника придала силы.
Но прежде ведь никто из них не делал этого, а многие между
тем были в куда худшем состоянии.
Шеридан открыл бардачок и вынул оттуда шприц для подкожных
инъекций. Турок дал ему этот шприц, наказав использовать лишь в самом крайнем
случае. Наркотики, говорил Турок (выходило наркосики), могут испортить товар.
– Видал?
Малыш кивнул.
– Хочешь, чтобы я сделал тебе укол?
Малыш затряс головой. Глаза у него были большие и
испуганные.
– То-то же. Смотри у меня. Это живо повыбьет дурь из головы.
– Он помешкал. Ему вовсе не хотелось это говорить – черт побери, он не такой уж
плохой парень, когда не сидит на крючке, – но сказать надо. – А может, и
прикончит даже.
Малыш уставился на него, губки дрожат, личико цвета пепла.
– Если прекратишь дергаться, я не буду делать тебе укол.
Лады?
– Лады, – прошептал малыш.
– Обещаешь?
– Да. – Верхняя губа у мальчика приподнялась, приоткрыв
верхние зубы. Один из них был запачкан кровью Шеридана.
– Поклянись мамой.
– У меня никогда не было мамы.
– Черт, – ругнулся Шеридан, почувствовав отвращение, и дал
газу. Теперь он ехал быстрее – не только потому, что шоссе скрылось наконец из
виду. Этот малыш, кажись, того… привидение. Побыстрей бы сдать его Турку,
получить денежки и – прости прощай.
– Мой Деда сильный, мистер.
– Неужели? – спросил Шеридан, а про себя подумал: «Еще бы не
сильный. До дому, верно, без палочки добирается, силач хренов».
– Он меня найдет.
– Угу.
– Он меня по запаху найдет.
Очень может быть, согласился мысленно Шеридан. Даже он
чувствовал запах, исходивший от малыша. У страха, конечно, свой, неповторимый
аромат, и предыдущие вылазки приучили Шеридана к нему. Но этот был каким-то
нереальным – смешанный запах пота, слякоти и скисшей аккумуляторной батареи.
Шеридан приоткрыл окно. Слева тянулись и тянулись бескрайние
болота. Ломаные щепки лунного света мерцали в стоялой воде.
– Деда умеет летать.
– Ага, – сказал Шеридан, – я готов поспорить, что это у него
получается гораздо лучше после пары бутылок «Ночного экспресса».
– Деда…
– Заткнись, малыш, лады? Малыш заткнулся.
Мили через четыре болотина превратилась в широкое пустынное
озерцо. Здесь Шеридан свернул налево, на грунтовку с разъезженными колеями.
Через пять миль, если держать все время на запад, будет еще один поворот,
направо, а там – сорок первое шоссе. И рукой подать до Талуда Хейтс.
Шеридан бросил взгляд на озерцо, гладкую, посеребренную
лунным светом простыню… а потом лунный свет исчез. Его заслонили.
Сверху послышалось хлопанье, будто огромные простыни
полощутся на бельевой веревке.
– Деда! – закричал малыш.
– Заткнись. Это всего лишь птица. И вот тут он испугался,
здорово испугался. Он смотрел на малыша. Тот опять приподнял верхнюю губку и
показал зубки. Зубки были очень белые и очень большие.
Нет… не большие. Большие – не то слово. Длинные. Особенно те
два сверху, с каждой стороны. Называются они еще, черт, так… Клыки.
Мысли вдруг снова понеслись с места в карьер, перестукивая,
точно колеса поезда на стыках рельс. «Я сказал ему, что хочу пить». Не пойму,
что ему понадобилось там, где они
(? едят, он хотел сказать едят? )
«Он меня найдет. Он меня по запаху найдет. Мой Деда умеет
летать».
«Пить я сказал ему что хочу пить вот он наверно и пошел
туда, чтобы принести мне что-нибудь попить, пошел туда, чтобы принести мне
ЧТО-НИБУДЬ попить, пошел туда…»
Что-то грузное, неуклюже опустилось на крышу фургона.
– Деда! – снова завопил малыш, замирая от восхищения, и
внезапно дорога впереди пропала – огромное перепончатое крыло с пульсирующими
венами полностью закрыло лобовое стекло.
«Мой Деда умеет летать. "
Шеридан закричал и ударил по тормозам, надеясь стряхнуть
обосновавшуюся на крыше мерзость. Справа раздался протестующий скрежет
изнемогающего металла, оборвавшийся на сей раз огорченным сухим треском. А
через секунду пальцы мальчика вцепились Шеридану в лицо, разодрав щеку.
