Джо Ньюалл поселился здесь, в Касл-Роке, в 1904 году и
оставался владельцем до 1929 года. Он составил себе состояние на ближайшей
фабрике в Гейтс-Фоллзе. Это был тощий, вечно раздраженный мужчина с беспокойным
лицом и желтыми глазами. Он купил огромный участок незастроенной земли на Бенде
– в то время это была цветущая деревня с весьма прибыльной фабрикой по
обработке дерева и изготовлению мебели – у Первого Национального оксфордского
банка. Сам банк получил этот участок от Фила Бадроу за неуплату задолженности
не без помощи шерифа графства Никерсона Кэмпбелла. Фил Бадроу – славный парень,
он пользовался общей любовью, но, по мнению соседей, был несколько глуповат.
Позже Фил переехал в Киттери, где провел следующие двенадцать лет, занимаясь
автомобилями и мотоциклами. Затем он отправился во Францию воевать против
немцев. Во время разведывательного полета вывалился из самолета (по крайней мере
ходили такие слухи) и разбился насмерть.
Участок Бадроу оставался незанятым и необработанным в
течение всех этих лет, а Джо Ньюалл жил в арендованном доме в Гейтс-Фоллзе и
занимался сколачиванием состояния. Он был больше известен увольнением своих
рабочих, чем умелым управлением фабрикой, которая была близка к банкротству,
когда он купил ее в 1902 году. Рабочие фабрики прозвали его Джо-Увольнитель,
потому что, пропусти человек одну смену, его тут же выбрасывали за ворота, не
слушая и не принимая никаких оправданий.
В 1914 году он женился на Коре Леонард, племяннице Карла
Стоува. Это был весьма выгодный брак – с точки зрения Джо Ньюалла, конечно, –
потому что Кора была единственной родственницей Карла. Она, вне сомнения,
должна была унаследовать немалое состояние после его смерти (разумеется, если
Джо сохранит с ним хорошие отношения, а он и не собирался их менять: старик
Стоув был в прошлом чертовски хитер, однако с годами стал немного глуповат). В
этом районе были и другие фабрики, которые можно было купить по дешевке, а
затем модернизировать и получать прибыль.., если, конечно, у покупателя имелись
деньги для необходимых перемен. Джо скоро получил эти деньги: не прошло и года
после свадьбы, как богатый дядя его жены умер.
Таким образом, брак имел свои достоинства – о да, в этом не
было сомнений. Однако сама Кора была лишена каких-либо достоинств. Она походила
скорее на мешок с зерном, чем на женщину, – невероятно широкие бедра и почти
мальчишеская грудь. На абсурдно тонкой шее была насажена уродливо большая
голова, словно странный бледный подсолнух. Ее щеки словно тесто свисали вниз,
губы походили на полоски ливерной колбасы, а лицо всегда казалось неподвижным и
бесстрастным, словно полная луна зимней ночью. Даже в феврале под мышками ее
платьев расплывались огромные темные пятна, и от нее исходил неприятный влажный
запах пота.
Джо начал строить дом для своей жены на участке Бадроу в
1915-м, и год спустя он казался законченным. Дом был окрашен в белый цвет, имел
двенадцать комнат, соединявшихся друг с другом под странными углами. Джо
Ньюалла не слишком любили в Касл-Роке отчасти потому, что он заработал свои
деньги в этом городе, отчасти из-за Бадроу, его предшественника, который был во
всех отношениях хорошим парнем (хотя и дурак, всегда напоминали в разговоре
между собой горожане, словно глупость и достоинства дополняли друг друга, и
потому было бы абсурдно забывать это). Но главным образом Ньюалла не любили
потому, что этот идиотский дом был выстроен рабочими, которых он привлек со
стороны. Вскоре после того как на доме были установлены желоба e дождевые
трубы, непристойный рисунок, нанесенный мягким желтым мелом и сопровождаемый
односложным англосаксонским словом, появился на передней двери с веерообразным
окном над ней.
К 1920 году Джо Ньюалл разбогател. Все три его фабрики в
Гейтс-Фоллзе приносили немалый доход. На волне только что закончившейся мировой
войны и огромном портфеле заказов от недавно возникшего (или возникающего)
среднего класса Джо начал пристраивать новое крыло к своему дому. Большинство
жителей деревни считали это лишним – в конце концов, в доме жили только двое.
Все высказывали точку зрения, что новое крыло делает и без того безобразный дом
еще ужасней. Это новое крыло возвышалось на один этаж над основным домом и
слепо глядело на холм, покрытый в то время невысокими соснами.
Новость о том, что двое жителей этого дома скоро ждут
прибавления третьего, просочились из Гейтс-Фоллза, и ее источником была скорее
всего Дорис Джинджеркрофт, работавшая тогда медицинской сестрой у доктора
Робертсона. Таким образом, новое крыло строилось как бы в честь этого
знаменательного события и его главной виновницы. Это случилось после шести лет
брачного блаженства, из которых четыре Кора прожила на Повороте, когда ее
видели только издалека идущей по двору или иногда в поле за строениями собирающей
цветы – крокусы, дикие розы, венерины башмачки. И вот после столького времени
Джо сумел наконец-то расшуровать Кору Леонард Ньюалл.
Кора никогда не делала покупок в лавке Брауни. Все
необходимое она закупала у Китти Корнер в Гейтс-центре – каждый вторник после
обеда.
В январе 1921 года у Коры родилось чудовище без рук и, по
слухам, с крошечными пальцами, высовывающимися из одной глазницы. Оно умерло
меньше чем через шесть часов после того, как высунуло на свет дня свое красное
личико. Семнадцать месяцев спустя, поздней весной 1922 года (в Западном Мэне не
бывает ранней весны – только поздняя весна, а до нее – зима), Джо Ньюалл
пристроил к новому крылу купол. Покупки он продолжал делать за пределами
города, по-прежнему не желая иметь ничего общего с лавкой Брауни. Он также ни
разу не зашел в методистскую церковь. Изуродованный ребенок, который
выскользнул из матки его жены, был похоронен на семейном участке Ньюаллов в
Гейтс-Фоллзе, а не в городе, где жила семья. Надпись на крошечном надгробии
гласила:
Сара Тэмсон Табита Фрэнсин
Ньюалл 14 января 1921 года
Упокой Господь ее душу
В лавке посетители говорили о Джо Ньюалле и его жене, о доме
Джо, а сын Брауни, Харли, все еще слишком молодой, чтобы бриться, но достаточно
взрослый для того, чтобы вываливать груды овощей вдоль обочины дороги и при
надобности подтаскивать мешки картошки к придорожному ларьку, стоял и слушал.
(Он уже вошел в пору зрелости, скрытой внутри, несмотря на все это,
бездействующей, выжидающей, может быть, мечтающей.) Говорили главным образом о
доме; он выглядел безобразно и своим видом оскорблял чувства жителей города.
– Но к нему постепенно привыкаешь, – иногда замечал Клейтон
Клаттербак (отец Джона). Ответа на это обычно не следовало. Это было заявление,
лишенное всякого смысла, и в то же время оно отражало очевидный факт. Если вы
стоите во дворе лавки Брауни, выбирая, допустим, в ягодный сезон себе из ящика
плоды покрупнее, рано или поздно замечаете, что ваш взгляд невольно
поворачивается к дому на холме подобно тому, как флюгер поворачивается на
северо-восток под напором мартовской вьюги. Раньше или позже вам приходится
посмотреть на него, со временем большинство людей делает это мельком. Наверное
потому, что, как сказал Клеит Клаттербак, к дому Ньюалла начинаешь привыкать.
