– Не может быть! – говорит старый Клат потрясенно.
Гэри всего лишь взглянул на него своими желтоватыми
увядающими глазами и промолчал.
Снова тишина нарушалась лишь ветром и хлопающей ставней.
Дети на концертной площадке забрали свою пожарную машину и куда-то с ней ушли.
Дует бесконечный ветер, освещение напоминает картины Эндрю Уайета, белесое,
тихое и полное идиотского смысла. Земля отдала людям свой скромный урожай и
бесстрастно ждет снега.
Гэри хотел бы рассказать им о палате в Камберлендском
мемориальном госпитале, где умирал Дан Рой с черными соплями, застывшими вокруг
носа, и пахнущий, как рыба, оставленная на солнце. Он хотел бы рассказать им о
прохладных голубых плитках и о медицинских сестрах с волосами, затянутыми на
затылке в аккуратные сетки, о молодых девушках, большей частью с красивыми
ногами, упругими молодыми грудями, не имеющих представления о том, что 1923 год
был настоящим годом, таким же настоящим, как боли, пронизывающие кости
стариков. Он чувствует, что ему хотелось бы прочесть проповедь о неумолимости
времени и, может быть, о зле, царящем в некоторых местах, и объяснить, почему
Касл-Рок превратился теперь в темный гнилой зуб, который готов наконец выпасть.
Больше всего ему хотелось рассказать о том, что Дан Рой издавал звуки, словно
его грудь была набита сеном и ему приходилось дышать сквозь него, и что он так
выглядел, будто уже начал гнить. Но ничего этого сказать нельзя, потому что он
не знает как – он только втягивает в рот слюну и молчит.
– Старый Джо никому особенно не нравился, – говорит старый
Клат, и затем его лицо светлеет. – Но, клянусь Господом, к нему привыкаешь!
Однако другие ничего не ответили.
***
Через девятнадцать дней, за неделю до того, как первый снег
начал покрывать бесполезную землю, Гэри Полсону приснился поразительный
сексуальный сон.., скорее не сон, а воспоминание.
14 августа 1923 года, сидя за рулем отцовского грузовика,
тринадцатилетний Гэри Мартин Полсон случайно увидел Кору Леонард Ньюалл: она
отвернулась от своего почтового ящика в конце подъездной дороги. В одной руке у
нее была газета. Увидев Гэри, она взялась другой рукой за подол своего
домашнего халата. Кора не улыбалась. Огромное лунообразное лицо женщины было
бледным и пустым. И вдруг, подняв подол халата, она обнажила то, что Гэри так
жарко обсуждал со знакомыми мальчишками. Он впервые увидел эту тайну. И затем,
по-прежнему не улыбаясь, наоборот, серьезно глядя на него, она подалась бедрами
вперед перед его изумленным, потрясенным лицом. Проезжая мимо нее, он опустил
руку к своей прорехе и через мгновение почувствовал, как теплая жидкость
стекает во фланелевые брюки.
Это был его первый оргазм. Шли годы, он имел много женщин,
начиная с Салли Оулетт под мостом в 1926 году. Но всякий раз, когда у него
приближался момент оргазма, всякий раз, без исключения, он видел Кору Леонард
Ньюалл, стоящую возле своего почтового ящика под серым раскаленным небом.
Видел, как она задирает подол своего халата и обнажает почти несуществующую
заросль рыжеватых волос под светлым нависающим животом, видит восклицательный
знак ее щели и красные вывернутые наружу губы, заканчивающиеся тем, что, он
знает, будет иметь самый нежный коралловый (Кора) розовый оттенок. И все-таки
не зрелище ее вагины под манящим, чуть нависшим животом преследовало его все
эти годы, по крайней мере не только это. Каждая женщина в момент оргазма
становилась для него Корой, что всегда сводило его с ума, наполняя похотью.
Когда он лежал на женщине, он не мог не помнить, как Кора подалась бедрами в
его сторону.., один раз, два, три. Это и отсутствие всякого выражения на ее
лице, столь глубокое равнодушие, что увиденное казалось почти идиотизмом,
словно она была суммой ограниченных стремлений и желаний каждого очень молодого
человека – тесная манящая темнота, не более того, органичный Эдем, окрашенный в
розовый цвет Коры.
Его половая жизнь была ограничена и очерчена этим случаем –
семенным случаем, если можно так назвать, – но он никогда не рассказывал о нем,
хотя искушение не аз было очень велико, особенно когда он выпивал лишку. Он
хранил этот случай внутри себя. И вот в тот самый момент, когда ему снится этот
сон и пенис впервые за почти девять лет стоит совершенно прямо, у него в мозгу
лопается маленький кровеносный сосуд и образуется сгусток, который медленно его
убивает, заботливо избавляя от четырех недель или четырех месяцев паралича,
гибких трубок в уках, катетера, бесшумно двигающихся медсестер с волосами в
сетках и упругими молодыми грудями. Он умирает во сне, его пенис опускается,
сон исчезает подобно изображению на телевизионной трубке, выключенной в темной
комнате. Его приятели были бы озадачены, однако, если бы кто-нибудь из них
присутствовал здесь и услышал последнее слово, произнесенное им в жизни, –
выдохнутое, но все-таки достаточно внятно:
– Луна!
Через день после того, как его похоронили на Хоумэндском
кладбище, на новом крыле дома Ньюалла стал подниматься новый купол.
Щелкун
Он был увлечен штуковиной, выставленной в витрине. словно
мальчишка в средней трети своего мальчишеского возраста, в те годы – от семи до
четырнадцати, – когда штуковины такого рода просто не дают оторваться от грязного
стекла. Хогэн наклонился поближе, не обращая внимания на усиливающийся вой
ветра и все более громкие удары песчинок по окнам лавки. Витрина была полна
самого немыслимого барахла, большей частью сделанного в Корее или на Тайване,
но не приходилось сомневаться в том, что занимало центральное место на этой
выставке – самый большой Щелкун, которого ему когда-либо доводилось видеть.
Кроме того, ему еще никогда не попадались такие щелкающие зубы и ноги – большие
забавные ноги, одетые в белые гетры. Ну прямо обхохочешься!
Хогэн посмотрел на толстую женщину за прилавком. Верхнюю
часть ее тела обтягивала рубашка с надписью «НЕВАДА – БОЖЬЯ СТРАНА» (слова
раздувались и опадали при движениях ее колоссальных грудей), и примерно акр
джинсов прикрывал зад. Она продавала пачку сигарет бледному молодому человеку,
его светлые волосы были стянуты на затылке шнурком от кроссовок. Молодой
человек с лицом разумной крысы расплачивался за сигареты мелочью, тщательно
отсчитывая ее на грязной ладони.
– Извините меня, мадам, – произнес Хогэн.
Она мельком взглянула на него, и тут со стуком открылась
задняя дверь. В лавку вошел худой мужчина с платком, повязанным вокруг рта и
носа. Следом ворвался вихрь, принесший песок из пустыни, этим смерчем оторвало
от стены красотку на календаре смазочного масла «Вэлволайн», кнопкой
прикрепленном к стенке. Вошедший тащил за собой тележку. На ней были уложены
три клетки. В верхней сидел тарантул, в клетках пониже – пара гремучих змей.
Завиваясь в кольца, они раздраженно трясли своими погремушками.
– Закрой проклятую дверь, Скутер! Или ты родился в амбаре? –
крикнула женщина из-за прилавка.
