– Пожалуй, не знают, – согласилась Дарси. – Марта, милая,
может быть, тебе нужно как следует подумать, на самом ли деле ты хочешь
рассказать мне то, о чем…
– Не знают, у них нет ни малейшего представления, –
продолжала Марта, и Дарси поняла, что подруга не слышала ни единого ее слова.
Марта Роузуолл погрузилась сейчас в свой собственный мир. Когда она снова
посмотрела на Дарси, странная, мрачная улыбка (Дарси даже вздрогнула) появилась
в уголках ее рта. – Ни малейшего представления, – повторила она. – Если
действительно хочешь понять, что стоит за таким ПОСВЯЩЕНИЕ м, мне кажется, надо
спросить у самой матери. Как ты считаешь, Дарси?
Дарси только покачала головой, не зная, что ответить.
Тем не менее Марта кивнула, словно Дарси во всем с ней
согласилась, и начала свой рассказ.
Говорить об основных фактах не было необходимости.
Обе женщины работали в «Ле пале» одиннадцать лет и почти все
это время находились в дружеских отношениях.
Самым главным из этих основных фактов, сказала бы Дарси (по
крайней мере так сказала бы она до этого дня было то, что Марта вышла замуж за
мужчину, ни на что негодного, проявлявшего гораздо больше интереса к спиртному и
наркотикам – не говоря уже о любой потаскушке, которая поведет бедром в его
сторону, – чем к женщине, на которой был женат.
Марта провела в Нью-Йорке всего несколько месяцев до того,
как встретила Джонни, наивная, во все верящая девушка. Когда сыграли свадьбу,
она была уже на третьем месяце беременности. Беременная или нет, не раз
говорила Марта Дарси, она все тщательно обдумала, прежде чем согласиться выйти
за Джонни. Она была благодарна ему за то, что он не бросил ее. Даже тогда Марта
достаточно хорошо понимала, что большинство мужчин обратились бы в бегство
через пять минут после того, как их подруги произносили: «Я беременна». Но она
видела также и его недостатки. Она отлично понимала, каково будет мнение ее
матери и отца – особенно отца – о Джонни Роузуолле с его черным автомобилем
«Т-берд» и двухцветными ботинками с загнутыми носами, купленными потому, что
Джонни видел в таких же Мемфиса Слима, когда тот выступал в переполненном
театре «Аполло».
Своего первого ребенка Марта потеряла на третьем месяце
беременности. После еще пяти месяцев, оценив все плюсы и минусы своей семейной
жизни, она пришла к выводу, что минусов в ней гораздо больше. Слишком много
было ночей, когда Джонни приходил домой поздно (или не приходил совсем),
слишком много было оправданий и слишком много синяков под глазами. Стоило
Джонни выпить, говорила она, и он давал волю кулакам.
– Он всегда хорошо выглядел, – сказала Марта однажды в
разговоре с Дарси, – но подонок, если даже он хорошо выглядит, – все равно
подонок.
Еще до того как Марта собрала вещи, она обнаружила, что
снова беременна. На этот раз реакция Джонни была немедленной и злобной – он
ударил ее в живот палкой от метлы, рассчитывая вызвать выкидыш. Два дня спустя
он вместе с парой дружков – парнями, разделявшими увлечения Джонни яркой
одеждой и двухцветными ботинками, – попытался ограбить магазин на 116-й
Восточной улице, торгующий спиртным. У владельца магазина под прилавком лежала
двустволка. Он достал ее. Джонни в ответ выхватил из кармана никелированный пистолет
32-го калибра. Где он достал его – одному Богу известно. Джонни направил
пистолет на владельца магазина и нажал на спусковой крючок. -Пистолет тут же
разорвало. Один из осколков через правый глаз попал ему в мозг, и смерть была
мгновенной.
Марта работала в «Ле пале» до седьмого месяца беременности
(это было, разумеется, задолго до того, как Дарси Сагамор поступился в отель на
работу, а затем миссис Проулке отправила ее домой, опасаясь, что она родит
ребенка в коридоре десятого этажа, если не в служебном лисите. «Ты хорошая
работница и снова получишь свое место, когда пожелаешь, – сказала ей Роберта
Проулке, – но сейчас тебе лучше быть дома».
Марта отправилась домой и два месяца спустя родила
семифунтового мальчика, которого назвала Питером. И вот по прошествии времени
этот Питер написал роман под названием «Блеск славы», который все – включая
клуб «Книга месяца» и «Юниверсал пикчерз» – сочли заслуживающим внимания.
Все это Дарси слышала ранее. Остальную часть – невероятную
часть – она услышала этим вечером, который начался за бокалами шампанского в
баре «Ле синк», когда контрольный экземпляр романа Пита лежал в парусиновой
сумке, которая стояла в ногах у Марты Роузуолл.
***
– Мы жили в верхней части Манхэттена, разумеется, – сказала
Марта, глядя на бокал из-под шампанского и покручивая его пальцами за ножку. –
На Стэнтон-стрит, у Стейшен-парк. Как-то я ездила туда. Сейчас там хуже, чем
раньше, много хуже, но даже в то время те места красотой не отличались.
Там была одна старая женщина, которую все боялись. Она жила
в том конце, где Стэнтон-стрит подходит к Стейшен-парку – ее все звали Мамашей
Делорм, и многие могли поклясться, что она ведьма. Я сама особенно не верила во
что-то подобное и однажды спросила Октавию Кинсолвинг, которая жила в том же
доме, что и я с Джонни, как могут люди верить таким глупостям, когда
космические спутники носятся вокруг Земли и от любой известной болезни есть
лекарство. Тавия была образованной женщиной – она окончила Джилльярд – и жила
на более или менее приличной стороне 110-й улицы только потому, что на ее
иждивении находились мать и трое младших братьев. Я думала, что она согласится
со мной, но она только засмеялась и покачала головой.
– Ты хочешь сказать, что веришь в колдовство? – спросила я.
– Нет, – ответила она, – но я верю в нее. Она не такая, как
остальные. Может быть, на каждую тысячу – или десять тысяч, или миллион –
женщин есть одна, которая утверждает, что она колдунья. И она действительно
ведьма. Если это так, то Мамаша Делорм и есть одна из них.
Я просто засмеялась. Люди, которые не нуждаются в
колдовстве, могут позволять себе смеяться над этим, так же как люди, не
испытывающие потребность в молитвах, могут смеяться над ними. Я говорю про то
время, когда только вышла замуж, понимаешь, и все еще надеялась, что смогу
перевоспитать Джонни. Ты меня понимаешь?
Дарси кивнула.
– После этого у меня был выкидыш. Мне кажется, что виноват
был Джонни, хотя мне не хотелось признаваться тогда в этом даже себе самой. Он
постоянно бил меня и не переставал пьянствовать. Брал деньги, которые я давала
ему, а потом еще добавлял сам из моей сумочки. А когда я говорила об этом, он
делал обиженное лицо и отвечал, что ничего подобного. Это если он был трезвым.
Пьяный он просто смеялся.
Я написала домой маме – мне было больно писать такое письмо
и стыдно, и когда я писала, то плакала. Но мне нужно было узнать, что она
думает обо всем этом. Она прислала ответ, где писала, чтобы я уезжала от него,
пока он не уложил меня в больницу или не случилось что-нибудь похуже. Моя
старшая сестра Кассандра (мы всегда звали ее Кисеи) пошла еще дальше. Она
прислала мне билет на «грейхаунд», автобус междугородного сообщения, с двумя
словами, которые написала на конверте розовой губной помадой: Уезжай
немедленно.
