«Питер Джефферис, – сказала я. – Питер Джефферис, мужчина,
который всегда останавливается в номере 1163, если только не пишет своих книг у
себя в Алабаме. Он – естественный отец. Но он белый!» Она наклонилась ко мне
еще ближе и сказала:
«Нет, он не белый. Белых мужчин не бывает. Внутри, там, где
они живут, каждый мужчина черный. Ты можешь не поверить мне, но это так. Внутри
каждого из них царит полночь, в любое время суток Господних. Однако мужчина
может превратить ночь в свет. По этой причине то, что исходит от мужчины и
создает ребенка внутри женщины, – белого цвета. Естественное не имеет никакого
отношения к цвету. А теперь закрой глаза, милая, потому что ты устала – так
устала! Ну-ну, не надо! Не сопротивляйся! Мамаша Делорм не собирается причинить
тебе никакого вреда, крошка! Я всего лишь положу тебе в руку одну вещицу. Вот –
нет-нет, не смотри, просто зажми в руке».
Я сделала, как она мне сказала, и почувствовала какой-то
квадратик. Мне показалось, что это стекло или пластик.
«Ты вспомнишь все, когда наступит время вспомнить. А сейчас
спи. Ш-ш-ш.., спи…, ш-ш-ш…» – Вот так все и произошло, – закончила Марта. –
Единственное, что я помню потом, – как я бежала вниз по лестнице, словно
спасаясь от дьявола. Я не помню, от чего я бежала, но это не имеет значения: я
просто бежала. Я вернулась туда потом только однажды и, когда попала туда, не
видела ее.
Марта замолчала, и подруги огляделись вокруг, будто только
проснулись от одинакового сна. «Ле синк» начал наполняться посетителями – время
приближалось к пяти, и служащие заходили сюда пропустить пару стаканчиков после
работы. Хотя ни одна из женщин не сказала об этом вслух, им обоим вдруг
захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Даже сняв свои фирменные
халаты, они чувствовали себя неловко среди людей с портфелями, толкующих о
сделках, акциях, долговых обязательствах.
– У меня дома есть рисовая запеканка с овощами и мясом и
шесть банок пива, – сказала Марта неожиданно робким голосом. – Я могу разогреть
ее и охладить пиво.., если тебе хочется услышать все остальное.
– Дорогая, мне кажется, я просто обязана выслушать тебя до
конца, – сказала, нервно хихикнув, Дарси.
– А я считаю, что должна рассказать тебе все, – ответила
Марта, но не засмеялась и даже не улыбнулась.
– Вот только разреши, я позвоню мужу. Скажу ему, что немного
задержусь.
– Давай, – согласилась Марта. Пока Дарси звонила, она еще
раз проверила, в сумочке ли ее драгоценная книга.
***
Запеканка – насколько они вдвоем смогли осилить – была
съедена, и перед каждой стоял стакан с пивом. Марта снова спросила подругу,
действительно ли она хочет услышать все остальное, и Дарси подтвердила свое
желание.
– Смотри, кое-что из того, что происходило дальше, не очень
прилично. Я хочу сказать тебе об этом заранее. Кое-что из этого похуже, чем
фотографии в тех журналах, что оставляют в своих номерах одинокие мужчины,
когда уезжают из гостиницы.
Дарси знала, о каких журналах говорит Марта, но не могла
представить себе, чтобы ее чистенькая подтянутая подруга каким-то образом
ассоциировалась с фотографиями, помещенными в них. Марта принесла из
холодильника по свежей банке пива и продолжила рассказ.
***
– Я вернулась домой еще до того, как полностью пришла в
себя. Я не могла вспомнить, что же происходило у Мамаши Делорм, и поэтому
решила, что лучше всего, безопаснее всего – вообразить, что это был сон. Однако
порошок, что я взяла из бутылочки Джонни, не был сном. Он все еще лежал у меня
в кармане, завернутый в кусочек целлофана от коробки сигарет. Мне больше всего
хотелось избавиться от него и наплевать на все колдовство в мире. Может, я не
привыкла шарить по карманам Джонни, тогда как он то и дело шарил по моим,
надеясь найти там доллар или два.
Но у себя в кармане я нащупала не только злополучный пакетик
– там было что-то еще. Я достала этот предмет, посмотрела на него и поняла: нет
никаких сомнений в том, что я была у нее. Но я все еще не могла точно
припомнить, что происходило между нами.
Это была маленькая квадратная пластмассовая коробочка с
крышкой, через которую можно смотреть и которую можно открыть. Внутри не было
ничего, кроме старого высушенного гриба. Впрочем, после того, что я слышала от
Тавии, мне кажется, это не съедобный гриб, а скорее поганка и, наверное, из
числа тех, что вызывают такие страшные ночные кошмары, когда хочется покончить
с собой, что многие и делают.
Я решила спустить этот гриб в туалет вместе с порошком,
который Джонни вдыхает носом, но когда пришла пора действовать, не смогла
сделать этого. Мне казалось, что Мамаша Делорм находится со мной в этой комнате
и удерживает меня. Я даже боялась посмотреть в зеркало в гостиной, опасаясь,
что увижу ее стоящей позади меня.
В конце концов я высыпала порошок Джонни в кухонную мойку, а
пластмассовую коробочку положила в шкафчик над ней. Я встала на носки и
запихнула ее как можно дальше – до самой стены, наверное. А потом забыла о ней.
Марта замолчала на мгновение, нервно барабаня пальцами по
столу, и затем сказала:
– Пожалуй, нужно рассказать тебе подробнее о Питере
Джефферисе. В романе моего Пита пишется о войне во Вьетнаме и о том, что он
узнал об армии за время своей службы в ней. Книги Питера Джеффериса
рассказывали о том, что он называл великой второй, особенно когда был пьян и
веселился с друзьями. Первый роман, «Сияние небес», он написал, еще когда
служил в армии, и он был опубликован в 1946 году.
Дарси внимательно посмотрела на подругу, молча, не произнося
ни единого слова, а затем заметила:
– Вот как?
– Да.
Может быть, теперь ты понимаешь, к чему я клоню. Наверное,
тебе будет проще понять, что я имею в виду, когда говорю о естественных отцах.
«Сияние небес», «Блеск славы».
– Но если твой Пит прочитал книгу мистера Джеффериса, разве
не может быть, что…
– Конечно, может. – Марта небрежно махнула рукой. – Но этого
не случилось. Разумеется, я не собираюсь убеждать тебя. Ты или убедишься сама,
когда я закончу свой рассказ, или не поверишь. Я хотела рассказать тебе немного
подробнее об этом мужчине, о Джефферисе.
– Продолжай, я слушаю, – сказала Дарси.
– Я видела его очень часто с 1957 года, когда начала
работать в «Ле пале», до 1968-го, когда он заболел – у него было что-то с
сердцем и печенью. Он так много пил и так вел себя, что меня удивляет, как
этого не случилось с ним раньше. В 1969 году он приезжал с полдюжины раз, и я
помню, как плохо он выглядел, – он никогда не был толстым, но за это время так
похудел, что походил на щепку. Впрочем, он продолжал пить, не обращая внимания
на то, какое у него лицо, желтое или нет. Я слышала, как он кашлял и как его
тошнило в туалете. Иногда он даже плакал отболи, и я думала: ну вот и все,
теперь он увидит, что с собой делает, и бросит пить. Но он не бросил. В 1970
году он приезжал к нам всего два раза. С ним был мужчина, на плечо которого он
опирался и который помогал ему. И все-таки он продолжал пить, хотя стоило
взглянуть на него, и становилось ясно, что ему нужно кончать со спиртным.
