– Да, сэр.
– Разумеется, – произнес Говард. – Он равнодушно швырнул
ножницы в ванну. Батарейки со стуком выскочили наружу. – Оно уже не действует.
Батарейки сели. Но… что я говорил насчет туалета? По зрелому размышлению я вам
все-таки не советовал бы.
– Да ну? – Теперь, разоружив человека, О'Бэннион не
представлял, как действовать дальше. Было бы гораздо проще, если бы
существовала жертва. Он думал, что следовало бы надеть наручники на этого типа,
а потом вызвать подкрепление. Единственное, что он знал точно, – ему следует
убираться из этой вонючей, жуткой ванной.
– Да, – продолжал Говард. – В конце концов, подумайте сами,
сержант: на руке пять пальцев… на одной руке, заметьте… а вы когда-нибудь
задумывались, сколько выходов в подземный мир из одной обыкновенной ванной?
Считая отверстия кранов? Я насчитал семь. – Говард помолчал, а затем добавил: –
Семь – это простое число, то есть число, которое делиться только на единицу и
на себя.
– Прошу подержать руки вместе, сэр, – предложил сержант
О'Бэннион, отстегивая наручники от пояса.
– Вай говорит, что я знаю всю на свете, – сказала Говард, –
но Вай неправа. – Он медленно протянул руки.
О'Бэннион присел на корточки и ловко надел браслет на правое
запястье Говарда.
– Кто это Вай?
– Моя жена, – ответил Говард. Он уставился на сержанта
пустыми, блестящими глазами. – Она спокойно идет в туалет, когда там есть
кто-то еще. Она бы, наверное, и вас не постеснялась.
Сержанта О'Бэнниона осенила ужасная, но вполне
правдоподобная мысль: этот странный маленький человечек убил жену садовыми
ножницами, а потом каким-то образом растворил труп жидкостью для чистки раковин
– и все потому, что она не хотела убираться из ванной, когда тот пытался
промыть слив.
Он защелкнул наручники.
– Вы убили свою жену, мистер Митла?
Говард, казалось удивился. Но тут же снова погрузился в
странную, вязкую апатию.
– Нет, – сказал он. – Вай у доктора Стоуна. Они ставят
полную верхнюю челюсть. Вай говорит, это грязная работа, но кто-то же должен ее
делать. Зачем мне убивать Вай?
Теперь, когда этот тип был в наручниках, О'Бэннион более
твердо ощущал почву под ногами.
– Ну, похоже, кого-то вы все-таки убили.
– Просто палец, – ответил Говард. Руки у него по-прежнему
были протянуты вперед. Отблеск света лежал на цепочке наручников, словно капли
ртути. – Но на руке не один палец. И потом, у руки есть хозяин. – Глаза Говарда
бегали по ванной, уже погрузившейся в полумрак. – Я сказал, что он может
приходить в любое время, но я тогда был в истерике. Я понял что… не справлюсь.
Он рос, понимаете. Рос, как только попадал на воздух.
Что-то вдруг плеснуло под закрытой крышкой унитаза. Говард
скосил глаза в ту сторону. Сержант О'Бэннион тоже. Плеск повторился. Похоже,
там билась форель.
– Нет, я ни в коем случае не стану пользоваться туалетом, –
твердо заявил Говард. – На вашем месте я бы крепился, сержант. Крепился,
сколько мог, а потом пошел бы к мусорным ящикам.
«Сматывайся отсюда, парень, – сказал он себе. – Держись, а
то спятишь, как этот тип».
Он взглянул на унитаз.
– Не стоит, сержант, – предостерег Говард. – Явно не стоит.
– Что здесь произошло, мистер Митла? – спросил О'Бэннион. –
И что вы держите в унитазе?
– Что произошло? Это как… как… – Говард напряженно искал
сравнение, потом улыбнулся. Это была улыбка облегчения… но глаза по-прежнему не
отрывались от закрытого унитаза. – Как «Поле чудес», -закончил он. – Вернее,
как суперигра. Тема: «Необъяснимое». Ответ последнего тура: «Потому что оно
может произойти». А знаете, какой вопрос последнего тура, сержант?
Остолбенело, не сводя с Говарда глаз, сержант О'Бэннион
покачал головой.
– Вопрос последнего тура суперигры, – произнес Говард
охрипшим от бесконечного крика голосом, – таков: «Почему с хорошими людьми
иногда происходят ужасные вещи?» Вот какой вопрос последнего тура. Это все
следует хорошенько обдумать. Но у меня масса времени. Если только я не буду
подходить… к сливам.
Снова послышался плеск. На этот раз сильнее. Заблеванное
сиденье начало дергаться вверх-вниз. Сержант О'Бэннион встал, подошел туда и
наклонился. Говард с интересом наблюдал за ним.
– Суперигра, сержант, – сказал Говард Митла. – Сколько
ставите?
О'Бэннион минутку подумал… затем, схватившись за крышку
унитаза, обречено сказал:
– Ставлю все…
Кроссовки
Джон Телл проработал на «Табори-студиоз» чуть больше месяца,
когда впервые заметил кроссовки. «Табори» находилась в здании, которое раньше
называли «Мьюзик-сити» – «Музыкальный город». В расцвет рок-н-ролла, блюзов и
сорока лучших дисков он считался центром музыкального искусства. В то время
никто не носил кроссовок выше вестибюля. Разве что рассыльные. Правда, эти дни
остались далеко позади вместе с преуспевающими продюсерами в шелковых рубашках
и туфлях из крокодиловой кожи с заостренными носами. Кроссовки стали теперь
неотъемлемой частью «Мьюзик-сити», и когда Телл впервые заметил это, он не счел
их обладателя человеком ниже себя.
Впрочем, на одно он обратил внимание: парню с кроссовками на
ногах следовало бы приобрести себе новую пару.
Кроссовки когда-то были белыми, но сейчас, судя по их
внешнему виду, это время давно прошло.
Вот и все, что он заметил, когда впервые увидел кроссовки в
той тесной кабинке, из которой ты выносишь мнение о соседе по тому, что у него
на ногах, потому что, это все, что видишь в туалете. Телл заметил эту пару
кроссовок под дверью первой кабинки в мужском туалете третьего этажа. Он прошел
мимо по пути к третьей, и последней, кабинке. Через несколько минут он вышел
оттуда, вымыл руки, причесался и пошел обратно в студию «Ф», где принимал
участие в микшировании альбома под названием «Мертвые ритмы», записанного
группой металлистов. Сказать, что Телл уже позабыл про кроссовки, было бы
преувеличением – он вообще не обратил на них особого внимания.
Пол Дженнингс записывал музыку «Мертвых ритмов».
Он не был так знаменит, как более ранние короли бибопа в
«Мьюзик-сити».
Рок-н-ролл больше не мог создавать таких мистических
королей, но все-таки был хорошо известен и, по мнению Телла, был в настоящее
время лучшим продюсером рок-н-ролльных дисков. Только Джимми Айвен мог
сравниться с ним.
