В субботу, примерно в одиннадцать часов – они работали
шестидневную неделю, чтобы успеть к сроку, поставленному Дэлтри, – Телл вошел в
туалет третьего этажа помочиться. Он встал сразу за дверью, едва войдя в
туалет, потер виски и затем посмотрел на ряд кабин.
Ничего не было видно. Он смотрел на них под неудачным углом.
«Ну и хрен с ним! – подумал он. – Провались эти кроссовки
пропадом! Помочись и уходи отсюда!» Он медленно подошел к писсуару и расстегнул
ширинку. Понадобилось время, чтобы моча наконец потекла.
На выходе из туалета Телл снова остановился, склонив голову
набок подобно псу Нипперу на старых наклейках компании «Виктор», и повернулся
кругом. Он медленно зашел за угол и остановился, как только увидел дверь первой
кабины. Грязные белые кроссовки все еще находились на месте. Здание, известное
как «Мьюзик-сити», было почти пустым, пустым, как это бывает в субботнее утро,
однако кроссовки находились на месте.
Взгляд Телла задержался на мухе, ползущей рядом с дверцей
кабины. Он следил за ней с какой-то бессмысленной жадностью, следил за тем, как
она проползла под дверью кабины и вскарабкалась на грязный носок одной из
кроссовок. Там она замерла, а потом свалилась мертвой. Свалилась в растущую
кучку мертвых насекомых вокруг кроссовок. Без всякого удивления Телл увидел (он
действительно не испытывал удивления) среди мух двух небольших пауков и одного
крупного таракана, лежащего на спине, словно перевернутая черепаха.
Телл вышел из туалета широким свободным шагом, но
продвижение к студиям казалось ему очень странным: создавалось впечатление, что
шел не он, а здание текло ему навстречу, вокруг него, подобно речной стремнине,
огибающей скалу.
«Когда я вернусь обратно, я скажу Полу, что неважно чувствую
себя, и пойду домой», – подумал он, но не сделал этого. Все утро у Пола было
неустойчивое раздраженное настроение, и Телл знал, что отчасти (или полностью)
это зависело от него. А вдруг Пол уволит его, просто так, чтобы досадить?
Неделю назад он засмеялся бы над такой мыслью. Но неделю назад Телл все еще
верил в то, что внушили ему, когда он становился взрослым: настоящие друзья -,
yто друзья на всю жизнь, а призраки существуют только в сказках. Теперь он
начал задумываться над тем, что, может быть, каким-то образом перепутал эти два
постулата.
– Блудный сын вернулся, – сказал Дженнингс не оборачиваясь,
когда Телл открыл вторую из двух дверей студии – ту, которая называлась дверью
«мертвого пространства». – А мне уж показалось, что ты умер там, Джонни.
– Нет, – ответил Телл. – Умер, но не я.
***
Это действительно был призрак, и Телл узнал чей за день до
того, как микширование записей Дэлтри и его отношения с Полом Дженнингсом
закончились. Но еще до этого произошло очень много событий. За исключением
того, что все они были похожи одно на другое, как установленные через милю
столбы вроде тех, что на Пенсильванском шоссе, и извещали о непрерывном
приближении Джона Телла к нервному срыву. Он понимал, что происходит, но не мог
помешать этому. Казалось, не он едет по этой дороге, а его везут.
Сначала направление его действий было четким и простым:
избегай туалета на третьем этаже и постарайся забыть и не думать о кроссовках.
Просто отключись от них. Погрузи их в темноту.
Однако он не мог заставить себя сделать это. Образ кроссовок
возникал в его воображении в самое неподходящее время и набрасывался на него,
как старая беда. Вот он сидит дома, смотрит Си-Эн-Эн или какое-нибудь глупое
шоу по телику и вдруг неожиданно начинает думать о мухах или об уборщице,
которая меняет туалетную бумагу в кабине и не замечает совершенно очевидного.
Затем смотрит на часы и видит, что прошел целый час. Иногда больше.
Некоторое время он думал о том, что это всего лишь чья-то
зловещая шутка. Пол замешан в ней и, наверное, толстяк из «Янус-мьюзик» – Телл
замечал, что они часто разговаривают друг с другом, а ведь иногда они
поглядывали в его сторону и смеялись, правда? Швейцар тоже был неплохим
кандидатом со своим «Кэмелом» и холодным скептическим взглядом. А вот Джорджи
не имел к этому отношения. Джорджи не смог бы сохранить это в секрете, даже
если бы Пол заставил его, но все остальные выглядели хорошими кандидатами. Пару
дней Телл даже обдумывал возможность того, что Роджер Дэлтри сам мог изъявить
желание надеть плохо зашнурованные белые кроссовки.
Хотя Телл понимал, что все эти мысли всего лишь
параноидальные фантазии, признание этого факта не приводило к их исчезновению.
Он заставлял их исчезнуть, настаивал, что не существует никакого заговора во
главе с Дженнингсом, нацеленного против него. И ум отвечал: да, ты прав, все
это очень разумно. Но через пять часов – или, может быть, всего через двадцать
минут – в его воображении возникала группа, сидящая вокруг стола в «Десмондс
стейк-хаусе», в двух кварталах отсюда по направлению к центру: Пол, непрерывно
курящий швейцар, любитель тяжелого рока, а также затянутые в кожу группы; может
быть, даже тощий парень из «Снэппи-кардс». Все они едят креветок и пьют. И
смеются, разумеется. Смеются над ним, в то время как грязные белые кроссовки,
которые они носят по очереди, лежат под столом в измятом коричневом пакете.
Телл даже видел этот коричневый пакет – вот как далеко все
зашло.
Однако эта недолгая фантазия не была худшей. Худшее состояло
в том, что туалет на третьем этаже приобрел просто невероятную силу притяжения.
Казалось, там находился мощный магнит, а карманы Телла набиты железными
опилками. Если бы кто-то сказал ему об этом, Телл просто рассмеялся бы. Или,
может быть, промолчал подобно человеку, всерьез подыскивающему метафору. Но это
чувство охватывало его всякий раз, когда он проходил мимо туалета по пути к
студиям или лифтам. Его так и тянуло свернуть к двери туалета. Это было ужасное
чувство, похожее на то, как человека может притягивать к себе открытое окно в
высоком здании. Или подобное тому, как вы беспомощно глядите, словно со
стороны, а сами поднимаете пистолет и стреляете себе в рот.
Ему хотелось снова заглянуть туда. Он понимал, что этого и
будет достаточно, чтобы навсегда покончить с наваждением, но это не имело
значения. Ему хотелось заглянуть в туалет.
Каждый раз, когда он проходил мимо, он чувствовал просто
душевную тягу.
В своих снах он снова и снова открывал дверцу той кабины,
чтобы заглянуть внутрь.
Как следует посмотреть внутрь.
И он, казалось, не мог никому рассказать об этом. Телл знал,
что было бы лучше, если бы он с кем-то поделился своими чувствами. Понимал,
что, если бы излил их кому-то, они изменились бы, приобрели другие очертания,
может быть, даже появилось что-то, позволяющее ему держать их под контролем.
Дважды он заходил в бары и пытался заговорить с кем-нибудь, кто сидел рядом с
ним. Там, считал Телл, разговаривать было проще всего. Разговоры в барах стоят
очень дешево, словно на распродаже.
