У Валерки обильно потекли слюни. Он не сводил с баночки глаз и шамкал розовыми влажными губками. В глазах светились преданность и любовь к кормильцу.
— Ну-ка, ну-ка! Одна ложечка…
Валерка уверенно заглотнул пюре — без сомнения, он уже был с ним знаком — и чавкает.
— Нравится, — удовлетворенно заметил Вадим. — Ты мой толстячок!
Сам того не подозревая, он использовал для обозначения Валерки то же выражение, каким пользовались его мама и папа.
— Ты мой толстячок!
Толстячок, надо заметить, был в последнее время идеален. Наверное, чувствовал, что он не дома. После памятного концерта в первые, сутки знакомства, когда Вадим едва не оглох и был на грани помешательства, подобные истерики больше не случались. Валерка уничтожал молочную смесь, мылся под краном, спал на балконе, беспрепятственно ползал по грязному полу и облизывал все, что попадалось на пути (Никитишну хватил бы удар), играл с немытыми банками и был вполне доволен жизнью. Иногда он начинал вякать и тянуть ласты в сторону няньки, и тогда Вадим брал его на руки. Ребенок крепко цеплялся за шею киллера, и тот ощущал в груди незнакомое приятное чувство. К тому же младенец был удивительно хорош собой — стопроцентный киношный малютка.
Последняя ложка, вероятно, не пошла впрок. Валерка громко и радостно сказал «Бу!», и остатки яблочного пюре обрели покой на физиономии Вадима.
— Подлец! — возмутился он, утираясь полотенцем. — Слушай, сколько же нам еще тут сидеть?
Вадим вытер полотенцем и ребенка, поднял Валеру на руки и отправился на балкон. Они стояли и смотрели вниз, обдуваемые восхитительным вечерним ветерком. С детской площадки доносились жизнерадостные вопли, солнце пряталось за китайскую стену одинаковых шестнадцатиэтажек.
— Здрасьте, можно Леонида Артуровича?
Маша рассматривала свои ногти и слушала однообразную музыку в телефонной трубке. Ее не соединяли минут пять.
— Хэлло! С вами говорит Маша Майская! — объявила в конце концов она.
— Здравствуйте, Маша! — обрадованно ответил Леонид Артурович. — Откуда звоните? Из гостиницы? Из какой? Как устроились?
— Я не из гостиницы. — Маша вытянула ноги на кровати, застеленной старым покрывалом. — Я из квартиры. У подруги остановилась.
— У подруги? Не знал, что у вас есть подруга в Шлимовске.
— Ах, дорогой Леонид Артурович, вы и не осознаете всю глубину своего незнания, когда дело касается моей персоны.
— Готов ликвидировать пробел. Давайте будем вас изучать, — весело предложил Фельк.
— В плане физиономии?
— Нет, психологии.
— Это скучнее. В моей психологии один только подвальный этаж, сознательность отсутствует полностью, сплошные дебри подсознания. Но как вам угодно, мой дорогой Зигмунд. Где? Когда?
— Сегодня же. В ресторане «Чемпион».
— «Чемпион»? — удивилась Маша. — Любимое место спортсменов, что ли? Будем жрать оладьи с протеином?
— Отнюдь, — засмеялся Леонид Артурович. — Просто рестораном владеет бывший чемпион страны по каратэ. Как насчет суфле из осьминога?
— Обожаю осьминогов. Ах, если бы мужчины имели такое же количество конечностей, представляете, во сколько бы раз возросло качество секса?
— Надо же, Мария, я заезжал в «Чемпион» и ел осьминоговое суфле бессчетное число раз, но подобная мысль никогда не приходила мне в голову. Вы такая…
— Развратная? Озабоченная? Пошлая? — спросила Маша.
— …Неординарно мыслящая, — отрезал Фельк. — Конечно, метафоры — ваш хлеб.
— Мой хлеб — скандалы и всякие гадости, — трезво заметила Маша. — А когда пойдем обсасывать морское чудище?
— Через полтора часа я освобожусь. И могу заехать за вами. Успеете собраться?
— Успею.
— Тогда говорите адрес подруги.
— Лучше я приеду на такси прямо к «Чемпиону», а вы умиротворите таксиста, — нагло предложила Маша, вспоминая специфическую внешность своей «подруги».
— Согласен, — не возмутился Фельк. — Почему бы нет?
— Надеюсь, вы документики прихватите?
— Какие?
— Всякие разные. Мы ведь не только осьминога терзать будем, но и делом заниматься. Возьму попутно у вас интервью. Что бы вы конкретно хотели мне сообщить? И пару сводок с фронта социологических опросов.
— Понял. Прихвачу.
— Как с вами легко, Леонид Артурович! — Маша увидела Лео, который появился в дверях комнаты, и прикрыла трубку рукой.
— Живенько мне водички принеси попить! — скомандовала она тоном Кутузова.
— Что значит «живенько»? — спросил Лео, но скрылся.
«Фелька тоже можно называть Лео, — подумала Маша. — Какое совпадение! Первые двое мужчин, подцепленных в командировке, носят практически одинаковые имена».
— А с вами, Маша, интересно, — признался Леонид Артурович. — Жду вас через полтора часа на крыльце ресторана.
— Я подъеду!..
Стакан воды Лео поставил прямо на живот Маше.
— Уезжаешь? — грустно спросил он. — А я думать, мы разок окупимся.
— Чего-чего? — не поняла Маша, поднимая стакан.
— Ну, окупимся. Значит сделать половой акт. Синоним — заняться любовью. Я знаю много слов.
— Совокупимся! — поняла Маша и захохотала. — Языковед! Следующий раз говори «трахнемся».
— Такое слово я не знаю. Я запишу.
— Запиши, запиши.
— А как, если по-английски?
— Fuck, — ответила Маша. — У нас двадцать прелестных выражений — у вас один единственный убогий «fuck».
— Такое я говорить не буду. — Лео закрыл блокнот, так и не записав новое слово. — Я говорить чистым литературным языком.
— Рада за тебя. Хотя твоим чистым литературным можно сваи заколачивать. Впрочем, не грусти, он мне очень нравится…
Маша бросила на Лео особенный взгляд, глянула на часы и перевернула над головой нового друга неполный стакан. Одна из капель воды повисла на носу Лео. Уговаривать долго не пришлось. Если бы он и формы глаголов зубрил с такой же яростью, с какай набросился сейчас на хохочущую Машу, то через пару месяцев стал бы академиком Лихачевым…
— А куда ты идешь?
Маша смотрела в зеркало и усердно мастерила «дульку» из своих белых волос. Чтобы не вспотеть от затраченных усилий (парикмахером Маша была никаким), она не надевала пока приготовленное платье. Зеленое, узкое, блестящее, оно лежало на кровати рядом с парой невесомых прозрачных чулок с кружевными резинками. При мысли, что придется в такую жару натягивать чулки, Маша покрывалась испариной. Но заявиться вечером в ресторан с голыми ногами могла только деревенщина.
