Поправки множились. Олеся сделала скидку на медлительность телеграфа и почтальона, на сердечный приступ Никитишны, на колесо, спустившее в дороге, на злодеев гаишников, чинивших препятствия на пути Игоря в Валомей. Когда причин для опоздания уже не осталось, страшная мысль посетила Олесю. Ее взволнованный Шведов не справился с управлением и теперь лежит в кювете колесами кверху и истекает кровью. А вокруг толпятся случайные люди и дисциплинированно не прикасаются к нему прежде, чем прибудут «скорая помощь» и госавтоинспекция.
Чудовищная картина заставила глаза Олеси наполниться слезами. В подобных размышлениях она провела остаток вечера. Ночной вокзал, даже несмотря на платный вход в здание и усиленные наряды милиции, малоподходящее место для девочки с голыми ногами и лифчиком, откровенно сверкающим из-под прозрачной грязно-серой майки. Если эта девочка не проститутка, конечно.
Так как Олеся и в кошмарном сне не могла причислить себя к касте любовных утешительниц, по мере приближения часовой стрелки к цифре двенадцать на циферблате, она чувствовала себя все более и более неуютно. Она сходила к расписанию и выяснила, что билет до Шлимовска стоит сто шестьдесят семь рублей и нет никаких шансов уменьшить эту сумму до десятки — уж десять рублей Олеся как-нибудь раздобыла бы. Она с грустью постояла около буфета, рассматривая бутерброды с ветчиной и сыром, золотисто-коричневые половинки жареных цыплят, заливное мясо на одноразовых тарелках и вдыхая запах дешевого кофе. Олесе снова хотелось есть.
«Игорь, Игорь, — обиженно подумала она. — Не любишь! Любил бы, примчался, несмотря ни на какие препятствия. Вот Дима бы уже давно был здесь…»
Верность Димы Павлова не знала границ и сомнений, он точно бы снес своим твердым лбом все шлагбаумы и заграждения, развил максимально возможную скорость, с радостью заключил в объятия свой нежный и хрупкий цветок и без промедления купил бы Олесе два бутерброда.
В укромном уголке сердца Олеся все четыре года сравнивала мужа с брошенным возлюбленным. Какова была бы ее жизнь, если бы четыре года назад она сделала выбор в пользу Димы? Приехав с горнолыжного курорта вся во власти чар Шведова, такого неутомимого, быстрого, славного, Олеся скоропалительно отвергла преданного Диму. Шведов привозил ей букеты и корзины цветов, катал на белом «мерседесе» и бросал к стройным ногам разнообразные текстильные и меховые изделия. И дело даже не в том, что Дима не мог позволить себе подобной роскоши, просто восемнадцатилетней Олесе льстили внимание и любовь зрелого мужчины. Она не выдержала стремительно-то штурма и сдалась, как крепость Измаил. После церемонии бракосочетания корзины роз и комплименты уже не украшали Олесину жизнь так густо, что давало ей повод не раз надуть губки и обратиться мысленным взором к Диме Павлову. «А вот Дима бы…» Ее не волновало, что Шведов работает как вол, чтобы обеспечить все ее прихоти, а его некоторая сдержанность вполне оправдана перегрузками. Она хотела всего, всего, всего: и чудесной свободы, которую дают деньги трудолюбца Шведова, и его горячего восхищения, и романтики неувядающей любви. И чтобы на заднем плане маячил Дима и постоянно напоминал, какая Олеся прекрасная, неповторимая, уникальная.
Ей стало страшно. Она чувствовала на себе липкие взгляды, а спрятаться было некуда. Один тип буквально терроризировал ее своим пристальным вниманием. Он поднимался с места, когда вставала Олеся, и шел за ней, сохраняя дистанцию в несколько метров. У газетного киоска с красочными журналами на витрине мужик подошел совсем близко. Олеся сжалась в комок.
— Смотри, что у меня есть, — сказал он.
Олеся пристально рассматривала обложку «Космополитэна» и не оборачивалась.
Тип подошел вплотную и сунул прямо под нос девушке веер из трех десятирублевок.
— Пойдешь со мной, киска?
«Вот первые тридцать рублей из суммы в сто шестьдесят семь. Начнем зарабатывать?» — не без иронии подумала Олеся. На самом деле ей было не до шуток. Омерзительный мужик схватил ее за тонкое запястье.
— Что, деньги не нужны?
Олеся вырвала руку, но он тут же поймал ее снова — теперь за локоть и больно сжал.
— Отпустите! — дернулась Олеся.
— Не отпущу! — рыкнул тип. Его небритая морда была совсем рядом. Запах крутого перегара и лука сбил бы с ног лошадь!
Олеся трепыхалась в цепких и сильных лапах крошечной килькой. За борьбой из-за стекла киоска наблюдали с равнодушными улыбками Клаудиа, Синди, Наоми и Кристи. Наряд милиции, как и положено наряду милиции в момент самой настоятельной в нем необходимости, исчез из виду. Мужик упорно тянул Олесю в тыл шеренги коммерческих киосков, туда, где виднелся темный коридор. «В свое логово!» — поняла Олеся и слабо вскрикнула:
— Помогите!
Несколько полусонных пассажиров удивленно обернулись в ее сторону, как бы приглядываясь: действительно ли надо кого-то спасать или девчонка шутит? А может быть, она и вовсе пьяна?
Уверовав в безнаказанность, мужик без лишних слов сграбастал Олесю в охапку и поволок ее по полу, как чемодан с колесиками.
— Помогите!! — заорала Олеся уже громче.
И почувствовала, что ее разинутый в крике рот властно прикрыла грубая шершавая ладонь.
— Пригласите, пожалуйста, к телефону Бублика! — сказала Маша. Теперь мокрое полотенце переместилось с груди Лео на ее лоб.
— А творожную запеканку не пригласить? — злобно отозвался Аркаша. Мария Понтыкина, ты представляешь себе, который час?
— Что ты сделал с моим котом?! — заволновалась Маша. — Позови сейчас же Бублика, пусть мяукнет!
— Я тебе сам мяукну. И гавкну, если хочешь, — отрезал Гилерман. Какой-то он стал резкий, неуступчивый. Где прежние деликатность и мягкость?
«Неужели Бублик так сработал, — удивилась Маша. — Довел беднягу». Она знала, что Бублик может довести кого угодно. Сама не раз тихим словом вспоминала его мать, снимая с ноги тостер или приводя в чувство одеревеневшего от ужаса партнера (возникнуть в комнате в самый ответственный момент с жуткими воплями — это было для Бублика любимым видом спорта).
— Аркадий, я доверила тебе кота. Изволь отчитаться о его здоровье, официально заявила Маша. На лбу, под мокрым полотенцем, у нее выросла синяя шишка. Поясница, поцеловавшаяся с журнальным столиком, противно ныла. Единственная радость оставалась — пообщаться с дорогим котом. А Гилерман чинил препятствия.
— Когда возвращаешься? Скоро? — с надеждой спросил редактор. — Я так тебя жду!
Сегодня Аркаша лишился бесценного кожаного портмоне, приобретенного им в крутом магазинчике «Балли Капитал» на Банхофштрассе в Цюрихе. Мягкая кожа пришлась очень по вкусу коту-вредителю. Обсасывая отделение для крупных купюр и пимпочку на золотом замке, он коротал часы до возвращения с работы нового хозяина. Ранее в расход пошли портфель от Маурицио Ригини, сиреневые жалюзи в зале и блюдо из веджвудского сервиза. Все было бесповоротно испорчено Бубликом.
Но по сравнению с моральным ущербом, нанесенным редактору «М-Репортера», такие мелочи уже не брались в расчет. Теперь при мысли о лохматом Бублике либидо Аркадия, прежде полноводное и стремительное, как Волга, превращалось в жалкий ручеек. И если пребывание милого котика в квартире Аркаши обещало затянуться, то вполне возможно, на месте Волги скоро бы образовалась чилийская пустыня Атакама — самая засушливая пустыня планеты.
