— Татьяна Максимова? А вы к журналистике не имеете отношения?
— Имею.
— Как же вы попали в эту компанию?
— Я полтора месяца проработала в фирме, президент которой сейчас соизволит лежать на дорожке с разнесенным черепом.
— Вы что, там кросс сдавали? — Где?
— На этой дорожке. Натоптано так, словно промчалось стадо мамонтов.
— Бизонов, — поправила я его. — Когда вся толпа прибежала смотреть на Олега Васильевича, я подумала: несутся, как стадо бизонов.
Или это я настолько трафаретно мыслю, или просто у следователя выстраиваются такие же ассоциативные ряды, как и у меня.
— Не могли бы вы рассказать мне, какие отношения установились между сотрудниками вашего заведения?
— Отличные. Конфликты бывают тогда, когда восьмая часть коллектива работает, а семь восьмых — пускают пузыри в трубочку. У нас работал один лишь Вячеслав Петрович Тупольский, вице-президент. Мы ему это прощали как милую слабость приятного человека. Все остальные очень мирно сосуществовали.
— Татьяна, вы знаете, как это бывает, где-то возникает конфликт, вас как журналиста приглашают в качестве третейского судьи. Вы еще никого не знаете из конфликтующих сторон, но каждый старается склонить вас на свою сторону, излагая факты в удобной для себя интерпретации.
— Совершенно верно. И много труда уходит на стряхивание лапши с ушей.
— Вот-вот. Я сейчас точно в такой же ситуации. Каждый из ваших коллег говорит лишь ту часть правды, которую считает нужной. Вы не поможете мне составить целостную картину?
Классно, меня еще ни разу не вербовали в добровольные помощники органов.
— Алексей Степанович, а у вас не возникает подозрения, что это я трудоустроила кирпич на затылке нашего президента?
— Пока нет. Да, кстати, мне говорили, что из вашей компании кто-то исчез?
— Да, наш программист Вадим. А еще кроссовки Олега.
— Вам хорошо платили?
— Отлично. Если вы думаете, что Вадим стукнул Олега кирпичом, потому что ему приглянулись его кроссовки, то вы ошибаетесь. Во-первых, Вадим нежное и утонченное создание (тут я некстати вспомнила его зверскую подачу)… э-э… мне кажется, он на такое не способен. Во-вторых, неужели владелец нового «опеля» станет охотиться за чужими кроссовками?
— А может, у него в подошве был тайник? Впрочем, ясно. Спасибо. Надеюсь, вы и в дальнейшем будете оказывать мне содействие.
Надейся, дружок. А у меня свои планы на жизнь.
* * *
Дома меня встретили соскучившийся Антрекот и тишина. Следов возвращения любимого мужчины я не обнаружила. Антрекот выгибал спину, пытался взобраться на меня с поцелуями и однозначно подмигивал в сторону холодильника. Я достала ему кильку — пусть хоть у кого-то будет праздник. И пошла звонить Эванжелине.
Она отвечала сонным голосом — спала, крыска, пока у меня тут такие события.
— Эванжелина, моего шефа укокошили, — выложила я сразу, не редактируя, не делая поправок на детскую эмоциональность и восприимчивость подруги.
— Где же ты теперь будешь работать? — сонно промяукала Эванжелина. Она, по-видимому, так и спала прямо на телефонной трубке.
— Ты, пожалуйста, просыпайся. Приходи, я все тебе расскажу.
— Ой, тут так хорошо, и вставать неохота. Он сильно пострадал, твой шеф?
— Не знаю. Кажется, у него испорчен только затылок. Но он ему больше не пригодится.
— Как же он будет теперь без затылка?
— Эванжелина, он же умер!
— Как умер? — с ужасом выдохнула анабиозница. Наконец-то она проснулась.
Мне пришлось начинать все сначала:
— Его убили. Представляешь, просыпаемся, идем на корт, а он там лежит. С разбитой головой и в белых носках. Видно, решил пробежаться, а его кирпичом и пристукнули.
— А он у вас что, всегда по утрам бегает в белых носках?
— Нет. Кроссовки, наверное, украли. Может быть, его и стукнули-то ради того, чтобы снять кроссовки. Они знаешь сколько сейчас стоят! Ладно, приходи завтра, нам есть о чем поговорить!
— Как это ужасно! Сняли кроссовки… — Эванжелина в конце концов осознала глубину трагедии. — А тут вот Катя просит сходить с ней на американскую выставку. Идти?
(Нет, не осознала.)
— Иди, ты-то здесь ни при чем, тебя теперь в прокуратуру на допросы по десять раз в сутки вызывать не будут…
В понедельник новость разнеслась по конторе. Все бегали, галдели, выдвигали версии, спрашивали друг у друга, закроется ли фирма. Об Олеге сожалели, но, подозреваю, в основном как об утраченном источнике безбедного существования. В его кабинете рассматривал бумаги следователь. После обеда я решила, что больше мне в офисе делать нечего.
Один лишь друг, кроме равнодушной Эванжелины, остался у меня Антрекот. Теперь только он будет скрашивать мои одинокие будни.
Часов в семь вечера в дверь позвонили. Это оказалась Светка. Она сгибалась под тяжестью большого чемодана.
— Я у тебя переночую, а завтра поеду к сестре в Тверь, — сообщила она.
— Да, в молодости я тоже любила путешествовать. Проходи. Это Антрекот. Это Света.
Светка бросила сумку на пол в прихожей и конечно же придавила хвост Антрекоту. Настроение у нее было такое же мерзкое, как и у меня.
— Шнурки изгнали за утрату девственности, — мрачно проинформировала она меня, когда мы сидели на кухне и пили чай с двумя последними конфетами. — Какая зашоренность, какой консерватизм и узость взглядов. Рудименты!
Я поперхнулась. Кажется, благодаря усилиям ВэПэ Светка основательно пополнила свой словарный запас.
— Кто же тот счастливчик, Света?
Теперь поперхнулась Светка. Так вот и будем с ней пускать фонтаном чай и по очереди кашлять, а Антрекот будет смотреть на нас, как на ненормальных.
— Таня, ты или наивная, как незабудка, или у тебя торможение в черепной коробке. Ты что, честно не знаешь?
Как все-таки вульгарна, невоспитанна сегодняшняя молодежь! Я в ее годы никогда не разговаривала со старшими в таком тоне.
— Света, я знаю, что предметом твоих воздыханий последние полтора месяца был Олег Васильевич. Но с кем ты спишь — это твое личное дело.
— Понятно. Антрекотушка, маленький, иди сюда, я тебя поглажу.
— Не хочешь — не говори. Но зачем интриговать? — обиделась я. — Налить еще чаю?
И тут Светка начала рыдать. Из ее всхлипываний и горьких стенаний я уяснила, что в ночь с субботы на воскресенье Олег Васильевич, слегка подшофе, пришел к ней в номер, и она ему конечно же открыла. А он воспользовался ее детской доверчивостью и коварно трахнул, предусмотрительно слегка придушив подушкой, чтобы не брыкалась. Вот это да! Честно говоря, мне и в голову не приходило, что Олег, при наличии жены за стеной, жены, которую, как все утверждали, он очень любил, мог совершить такую гнусность. А Светка, чьи представления о сексе были диаметрально противоположными, — легкий ветерок из окна, розы на столе, нежные объятия и прочая ерунда, высмотренная в кинотеатрах, — никак не могла прийти в себя.
