Он прошел в комнату и упал на диван. Кто мог предположить, что визит в казино вместе с Максимом будет таким неудачным. Они проигрались в пух и прах. Немаленькая премия Константина и солидный гонорар Макса в мгновение ока превратились в ничто, в призрачное воспоминание, в утраченные возможности. На премию можно было купить тонну макарон, можно было безбедно существовать месяц, можно было, в конце концов, несколько раз пригласить в дорогой ресторан божественную Дирли-Ду. Если кто-то видел его в казино и начальству опять донесут о его неблаговидном поведении, не избежать очередного внушения. Начальству не понять его страсти, игра – высшее проявление его азартной натуры, в момент игры он очищен от налета условностей, он гол, незащищен, естествен, как новорожденный младенец, он таков, каким его задумал Бог. Игра – его наркотик, бегство от проблем, возможность погрузиться на время, пока бежит по кругу шарик и цифры сливаются в одну сплошную линию, в иллюзорный, радужный мир мечтаний и надежд. И в яростном разочаровании после проигрыша есть свое упоение, потому что проигрыш раскачивает маятник азарта, обостряет чувства, распаляет и без того огненный темперамент… Но как же он, однако, проиграл в этот раз! Ведь можно было бы в ресторан с Дирли-Ду… С необыкновенной Дирли-Ду, которая потрясла его воображение в первую же встречу в квартире Андрея.
Костя лег поудобнее на диване и закрыл глаза. Образ прекрасной Дирли-Ду витал перед ним и даже притуплял чувство голода. При всей своей шикарности Дирли-Ду не казалась недоступной, она была мила и близка, и единственной преградой к ней был сыщик Пряжников. Нет, вспомнил Константин, кроме Пряжникова еще отсутствие денег. Проклятое отсутствие денег. На Дирли-Ду у него денег нет. И чтобы купить пожрать тоже нет.
Подгоняемый паническими воплями пустого желудка, оголодавший Костя поднялся с дивана и отправился к Танечке Литейник.
– Есть хочу, – признался Костя с порога. Таня была непривычно грустна. – Ты скучаешь?
– Да. И ем торт. Будешь грибные котлеты? – Костя взвился до потолка от подобной перспективы. Пренебрегая нормами этикета, он стремглав ринулся на кухню и к моменту, когда там появилась Татьяна, уже перекладывал со сковороды на тарелку третью котлету.
– Еще вот соус специальный, – пододвинула Таня к Костиному локтю продолговатое фарфоровое корытце.
– А хлеб есть? – пошарил глазами в пустой хлебнице капитан. И не успела Таня подняться с места, вскочил, схватил с соседнего стола нож, батон и откромсал половину.
– Бедный, как ты проголодался, – посочувствовала Таня, возвращаясь к своему торту.
– И денег нет, – прочавкал котлетой Костя.
– Я знаю. Мне Максим пожаловался, как ты его разорил.
– Максим?
– Он был здесь. Мы с ним познакомились в пятницу, когда я зашла к тебе. Очень зол на тебя.
– Нашел из-за чего злиться. Казино для того и существует, чтобы спускать деньги.
– Он собирался купить новую «семерку». Костя, а что у тебя с Дирли-Ду? – немного смущаясь, спросила Таня.
– С Дирли-Ду? Ничего. Можно я еще себе положу? – жалобно попросил капитан.
– Ну конечно!
Надо было обладать Таниным трудолюбием, чтобы налепить и нажарить такое гигантское количество котлет – хватило и на проглота Колотова, и на вечно голодного Смирнова, и на саму чревоугодницу Татьяну.
– Она красивая, – заметила Таня. Константин чмокнул соусом и отрубил себе еще четверть батона.
– Очень стройная. Длинноногая. Максим сказал, что она подруга какого-то Андрея, твоего знакомого.
– Да, к сожалению. Я бы хотел, чтобы она была моей подругой. Но она подруга Андрея, и с этим ничего не поделаешь.
Костя наконец отвалился от стола, как натрескавшаяся пиявка.
– Тань, извини меня, подлеца, объедаю тебя, как последняя скотина.
– Да брось ты, Костя! – возмутилась Татьяна. – Я думала, ты еще торта съешь.
– Съем! – торопливо согласился Костя. – И чаю выпью, да?
– Какой ты милый, – вздохнула Таня. – Мне всегда так тебя жаль, когда ты приходишь ко мне такой голодный. Женился бы на Марусе, она бы тебя кормила.
– Ну нет, – возмутился Константин. – С твоей Марусей умрешь с голоду. Она ленивая.
«И к тому же в данный момент переключилась на Максима», – добавила про себя Таня.
– Ты, наверное, мечтаешь жениться на Дирли-Ду? – сказала она вслух.
Костя вздохнул.
Остатки торта они доели в полном молчании. Каждый задумался о своем: Константин – о волшебной, неотразимой Дирли-Ду, Татьяна – о том, что не сумела достаточно заинтересовать такого обаятельного, понравившегося ей Макса.
Глава 40
Траектории друзей пересеклись во дворе колотовского дома.
Макс держал в руках какую-то продолговатую, видимо, тяжелую коробку и явно избегал встречи с Пряжниковым. Андрей грудью преградил ему дорогу.
– Куда чешешь? – удивился он. – Что несешь? Меня не видишь?
Максим остановился и недовольно посмотрел на друга, так, словно Пряжников был какой-то облезлой кошкой, или ничтожным зябликом, или засохшей травинкой.
– Ты, Эндрю, как всегда, некстати.
– А где ты был вчера вечером? Я звонил.
– Я отсутствовал.
– Я заметил.
– Познакомился кое с кем. Был в гостях.
– У своей новой пассии Татьяны?
– И не только.
– А что у тебя в руках? – Пряжников бесцеремонно потянулся к свертку и попытался отобрать его у Макса. Макс вырвался и отпрыгнул в сторону.
– Ну что ты ко мне всегда пристаешь? – воскликнул он. – Что тебе вообще надо в моем дворе?
– К тебе шел, – обиженно ответил Андрей, оскорбленный в лучших чувствах. – Пива купил, «Балтика» шестой номер, думал, порадовать тебя после тяжелого рабочего дня, думал, посидим побеседуем…
Андрей щелкнул замком кейса и продемонстрировал другу шесть темных бутылок с алыми этикетками.
Глаза Макса вспыхнули, как у жертвы маниакально-депрессивного психоза. Если бы в раскаленных аравийских песках после недели блуждания ему предложили на выбор цистерну холодной воды или маленькую запотевшую бутылочку ледяного пива, он не задумываясь выбрал бы пиво. Максим заметно смягчился.
– А что ты несешь? – не унимался Пряжников.
– Да так.
– Ну что?
– Как ты утомителен! Подзорную трубу. Удовлетворен?
– Правда, что ли? – изумился Андрей. – Зачем она тебе?
Максим вздохнул. Легче было оторваться от стаи голодных койотов, чем отделаться от настырного, любопытного Пряжникова.
– Я хочу ее подарить, – признался журналист. – Кому?
