— Так не может продолжаться вечно, — сказал он.
— Так будет продолжаться вечно, — отрезала
она. — Пока ты не подохнешь. А подохнешь ты не скоро…
— Я знаю. Но так не может продолжаться вечно.
О чем он хотел поговорить с ней тогда? Взвинченный водкой,
уставший, опустошенный… О том, что невозможно ежесекундно искупать то, что в
принципе искупить невозможно? Или о том, что лучший выход для них обоих —
попытаться начать все сначала? Или о том, что ни слепая ярость, ни заиндевевшая
ненависть не вернут Никиту-младшего? Или о том, что ему тридцать три, а ей —
тридцать один, и просто ждать смерти слишком долго? Или о том, чтобы… чтобы
родить еще одного Никиту — Никиту-младшего-младшего…
Да, именно это он и сказал ей тогда. Сказал, заранее зная
ответ.
— Тебе не удастся спрятаться, — ничего другого и
быть не могло. — Новый Никита? Хочешь сострогать себе нового сына?
— Не обязательно сына, — ляпнул он первое, что
пришло ему в голову. — Можно девочку. Похожую на тебя. На ту, которая
любила меня когда-то…
— Забудь, — она даже не ударила его ногой в
услужливо подставленный подбородок.
— Но ведь ты же любила меня когда-то, — упрямо
повторил Никита. — Ведь ты же любила меня…
— Нет, — отчаянно солгала она.
— Да. Любила, не отпирайся. С ума по мне сходила…
Трахала меня при первой же удобной возможности. И неудобной тоже. Вспомни…
— Нет.
— Ты любила меня… когда-то… — продолжал настаивать он.
Ни на что, впрочем, не надеясь.
Надежды на ее тело тоже не было. Никакой. Тело Инги, такое
чуткое, такое страстное, исполненное таких непристойных желаний, что даже дух
захватывало, умерло. И осталось лежать на дне озера, в котором утонул их сын.
Оболочка — не в счет, оболочка осталась от них обоих, набитая никому не нужными
теперь потрохами оболочка.
— …Когда-то у нас был сын. Но ты не спас его. Не спас.
Ты убил его… И тебе это сошло с рук — несчастный случай, как же! И теперь ты
хочешь, чтобы… — Инга не договорила.
И договаривать не нужно — все и так понятно. Ребенок —
слово-табу. Другой ребенок — предательство по отношению к Никите-младшему.
Вскоре Никита и сам стал так думать, ведь сумасшествие заразительно. А такое,
молчаливое, долгое, уравновешенное — и подавно. Такому сумасшествию надо
посвящать жизнь, ни на что не отвлекаясь. Увольняться с работы, брать отпуск…
Но Инга с работы не уволилась, так и осталась редактором в небольшом
издательстве, специализирующемся на выпуске пустоголовых брошюрок из серии
«Карма и здоровье: народные целители рекомендуют…».
Уволился Никита. Он променял свое — достаточно хлебное —
место программиста на сомнительное поприще частного извоза. Нет, он ни о чем не
жалел, глупо жалеть о чем-то, безвылазно сидя в склепе своей заживо
похороненной жизни. Он даже не возил с собой монтировки, хотя работал по
ночам, — и в этом был тайный умысел. Не слышать еженощного тихого Ингиного
поскуливания за стеной. И еще — робкая надежда на то, что его убьют
когда-нибудь — ведь сколько говорили об убийствах таксистов!
Но его не убили, хотя он и нарывался на это, как подросток
нарывается на драку… О, как же Никита нарывался! Он подсаживал самые
сомнительные, самые забубенные компашки, его постоянной клиентурой были
наркоманы и щетинистые азербайджанцы с разбойным физиономиями; он мотался в
Пушкин и Всеволожск за символическую плату, нарочно притормаживая у
соблазнительных лесных массивов, — и ничего не происходило.
Полный ноль. Надо же, дерьмо какое!
Все наркоманы, азербайджанцы, отставные боксеры и братки при
исполнении были заодно с Ингой, с ее скребущим душу заклинанием: «Смерть не для
тебя».
Но именно в одну из этих окаянных ночей Никита и встретил
Корабельникоffа.
Вернее, нашел.
То есть тогда еще Никита не знал, что это и есть почти
всемогущий Ока Kopaбeльникoff, владелец мощной пивной империи. И сопутствующих
безалкогольных производств. Пиво Никита не любил, предпочитая ему более крепкие
напитки, но этикетку «Корабельникоff» видел неоднократно. С некоторых пор
«Корабельникоff» имел широкое хождение в народе, постепенно вытесняя более
раскрученные брэнды. «Белые воротнички» предпочитали «Корабельникоff Classic»
(золото на голубом); «синие воротнички» — «Корабельникоff Porter» (золото на
красном), демократическая богема — «Корабельникоff Special» (золото на
изысканно-фиолетовом). Продвинутым клубящимся тинам достался
золочено-малахитовый «Корабельникоff Original», — не самое плохое
продолжение угарной ночи под грандж и марихуану.
Никита впервые увидел Корабельникоffа в состоянии, далеком
от классического. Скорее, его можно было назвать original. Ровно через пять
месяцев после гибели Никиты-младшего в стылом бесснежном январе, на
Вознесенском, у казино «Луна», рыщущий в поисках клиентов Никита заметил
тревожное черное пятно у припаркованного «Лэндровера». Джипы Никита не любил с
той же тоскливой яростью, что и расплодившиеся как кролики казино — и почти
наверняка проехал бы мимо, если бы… Если бы пятно не пошевелилось и едва слышно
не застонало. Стон был недолгим, кротким, почти домашним — и никак не вязался с
ненавистным, сверкающим крутым апгрейдом джипом. Никита проехал по инерции еще
метров пятьдесят, потом остановился, попутно выматерив стершиеся тормозные
колодки, и сдал назад. Почувствовав чье-то настороженное и готовое к помощи
присутствие, пятно воодушевилось, застонало громче и прямо на глазах
трансформировалось в человеческую фигуру. Да и Никита больше не раздумывал. Он
выскочил из машины и приблизился к человеку у джипа.
— Вам плохо? — На дежурную фразу ушло ровно две
секунды. Ответ занял чуть больше времени.
— Поищите… Она, должно быть, где-то здесь — Там
таблетки…
Пухлая барсетка валялась неподалеку. «Здорово нее тебя
прихватило, если даже до спасительных таблеток не дотянуться», — подумал
Никита.
— В маленьком отделении… — определил направление
поисков несчастный придаток к «Лэндроверу». — Код… 1369…
В пахнущей дорогой кожей барсетке оказалась почти
запредельная пачка стодолларовых купюр — не иначе, как годовой оборот
какого-нибудь конверсионного заводика. Или — фабрики елочных игрушек. Простому,
ничем не обремененному физическому лицу такого количества денег и за всю жизнь
не поднять, ежу понятно!…
— Сколько? — коротко спросил Никита.
— Сколько… хотите… Хоть все забирайте…
Надо же, никаких сожалений по поводу кучи баксов! При
подобной куче должны неотлучно находится телохранители, сексапильная секретарша
с опытом работы в Word и мужском паху, а также взвод стрелков вневедомственной
охраны.
— Сколько таблеток?
— А?… Две… Две…
Негнущимися, моментально прихваченными морозом пальцами,
Никита выдавил на ладонь две ярко-рубиновые капсулы.
