Ни при каких…
* * *
…Я нахожу Риеру Альту без всякого труда.
В моем кармане немного мелочи на проезд и небольшая связка
ключей. Ключи выудила Динка, она же осталась пасти Ангела.
А я отправляюсь в город, на пару часиков, проветриться,
подышать свежим воздухом. Не все же время в доме торчать. Ангел отнесся к этой
моей отлучке совершенно спокойно, ведь я впервые выказываю желание выбраться из
дома. Было бы ненормально, если б я совсем вросла в него корнями, оливковыми и
апельсиновыми. Все-таки Испания, все-таки почти побережье, глупо безвылазно
сидеть в каменной норе с такой же каменной и к тому же кислой рожей. Динку еще
можно понять: путешествия по мужским телам заменяют ей путешествия по странам,
думаю, на этот счет у Ангела нет никаких сомнений. Я — совсем другое дело. Если
мужчины меня не интересуют, то меня должны интересовать ландшафты. По
определению. Если мужчины меня не интересуют, то меня должны раздражать
женщины, которые жить без них не могут. По определению.
По определению так и происходит: наши отношения с Динкой
испортились окончательно. В этом суть нашей легенды, наспех состряпанной. В
этом суть нашей легенды, которой мы потчуем Ангела вперемешку с чипсами и
холодными гамбургерами. Впрочем, никакой особой легенды нет, нам и притворяться
не приходится: мы по-прежнему не жалуем друг друга. И только Ленчиково письмо
заставило нас действовать сообща.
Ангел ни о чем не подозревает, тем более что я нежна с ним.
И даже покурила его ??равы.
Я нежна с ним. Да.
Мы обе нежны.
Я нежно покуриваю траву и нежно позволяю себя целовать, так
ничего и не чувствуя. Поначалу Ангел делал это украдкой, теперь он не особенно
скрывается. За нашими долгими безвкусными поцелуями наблюдает весь дом:
распятие в моей комнате, Дева Мария на подоконнике в кухне, разговорники в
библиотеке и даже Рико. Рико почему-то интересуется нашими отношениями больше
всего, до этого я и предположить не могла, что собаки могут испытывать
ревность.
Вышколенную, аккуратную ревность. Абсолютно человеческую. Я
отношусь к застывшему в отдалении Рико с опаской, Ангела это забавляет — и
тогда в ход идут подручные средства не отрываясь от меня, Ангел запускает в пса
первым попавшимся под руку, книжками, огрызками свечей, фигурками никому не
нужных деревянных святых. С этими святыми он расправляется безжалостно, в
отличие от своих джазовых черных святых — великим покойникам Ангела ничто не
угрожает..
Динке наплевать на святых — на деревянных, на черных, —
на всех вместе и каждого в отдельности, она нежно колется. Вот только трахается
она с Ангелом с таким остервенением, что я, сжавшись в комок на своей
библиотечной кушетке, боюсь, как бы не рухнул потолок.
Утром я каждый раз даю понять Ангелу, что недолго им
осталось куковать в одиночестве. И что скоро — возможно, очень скоро — я к ним
присоединюсь.
А пока я курю его траву. И заявляю, что его трава совсем
меня не впирает. И что я — скоро, совсем скоро! — готова перескочить на
что-нибудь гораздо более сильнодействующее .
Ангел обещает подумать. Но надумать он может разве что героин,
который пока перепадает только Динке. El dopar, наркота — не такая уж плохая
поддержка в затянувшемся творческом кризисе, а Ангел уже знает, что мы — две
русские певички, когда-то (не так давно, не так давно) популярные у себя на
родине. Масштабов русской популярности он представить себе не может, поскольку
мало знаком с Россией, вот если бы речь шла о какой-нибудь крашеной Мадонне или
о каком-нибудь крашеном Элтоне Джоне… Но в любом случае Ангел выглядит почти
благодетелем, подобравшим сироток у помойных бачков.
Я же пока к el dopar не готова, но нежно (нежно-нежно-нежно)
убеждаю Ангела, что скоро созрею для этого решительного шага. И для пущей
убедительности моих решений позволяю себя трахнуть, ничего, кроме равнодушия не
испытав.
Me da lo mismo.
Это происходит за день до того срока, который Ленчик указал
в письме. Ангел приходит ко мне в библиотеку — как обычно. Он приучал меня к
этому «как обычно» несколько ночей. И ему почти удалось меня приучить
Во-первых, ночью он никогда меня не целует. Мы просто болтаем с ним. Мы просто
болтаем, и я все время думаю, как бы отнеслась к этому, если бы не было
Ленчикова письма. В какой-то момент я даже ловлю себя на мысли, что жду Ангела,
что мне нравится смотреть на его подсушенное, немного нервное лицо, которое
кажется еще более смуглым в полумраке библиотеки.
Мы просто болтаем. Он находит меня забавной, хотя и
холодной, в отличие от экспансивной Динки; он рассказывает мне о джазе и о
мужчинах в джазе. Одни и те же имена: Чарли Паркер, Майлз Дэвис, Чэт Бейкер… Кто-то
сторчался, кто-то умер от овердоза — у Ангела эти короткие резюме в историях
выглядят всего лишь подножкой поезда, идущего в рай… Имени русской жены Ангела
я так и не узнала, хотя он может вспомнить и о ней, если попрошу. Но я не
злоупотребляю этим, мне просто нравится слушать не правильный и мягкий русский
испанца Пабло-Иманола.
…Поначалу я все еще пыталась найти в нем угрозу, двойное
дно, хоть что-то, что намекало бы на содержание Ленчикова письма. Но ничем
таким и не пахло, не пахло настолько, что я даже начала сомневаться: а было ли
письмо вообще? А если и было — то правильно ли я его поняла?.. Но вот кого я
поняла абсолютно правильно, так это Ангела, пришедшего в ту ночь в библиотеку.
Я просто почувствовала, что сегодня, сейчас, что-то должно произойти.
Что-то, имеющее весьма конкретное название.
Он не поцеловал меня, начало выглядело вполне обычно. Но…
Что-то в его облике шепнуло мне: «Пора». Такое же жесткое, как и его волосы,
такое же жесткое, как и его подбородок. Даже легкая и всегда полупьяная
испанская кровь не может смягчить этой жесткости.
Жесткий подбородок не может меня обмануть, хотя без обычного
ликбеза не обходится. О мужчинах в джазе — Ангел большой мастер нанизывать их
друг на друга, импровизировать на тему. От «мужчин в джазе» он переходит к
«мужчинам в джиззе», что-то новенькое, хотя звучит довольно актуально. Я давно
ждала этого момента, так давно, что оказалась к этому неготовой.
Чертова девственница.
А чертова девственница, ни разу не нарушившая стерильный
Ленчиков контракт («никаких мужчин, твари живородящие, даже самый завалящий
член может пробить бреши в вашем имидже»), — чертова девственница не может
быть готова к плотским импровизациям Ангела.
По определению.
Чтобы описать все прелести, которые ждут перетрусившую
весталку в храме наслаждений, Ангелу явно не хватает словарного запаса. Он
повторяет одни и те же слова, похожие на риффы, — безостановочно, как
заклинания. Он гипнотизирует меня ими, медленно придвигаясь ко мне. Джаза
больше нет, есть медитация, есть психоделика (психоделической музыкой обожала
шваркать нас по башке Виксан: «Торчать под нее — круче удовольствия не
придумаешь, шит, шит, шит», — говорила она).
