– Андрей, мне надо поговорить с вами! Они вместе вышли на улицу.
– Я наврала, когда вы меня расспрашивали, – призналась Катя.
– Спасибо, что призналась.
Андрей отметил про себя, как одежда меняет женщину. В домашнем наряде – длинная разноцветная футболка и лосины – она выглядела прехорошеньким младенцем. А сейчас представляла собой юную аристократку, породистую и изысканную. Аристократичная домработница, усмехнулся сыщик.
– В тот день Оксана пришла поздно вечером, и она была ужасно расстроенна и взволнованна. И попросила меня, в случае чего, сказать Олегу Кирилловичу, что она весь день провела дома. Что мне теперь делать?
– Да уж не знаю, милая, что теперь с тобой будет, – ласково улыбнулся Андрей. – Тюрьмы не избежать. Давай-ка сядем в машину и нарежем пару кругов по микрорайону, а то ты простудишь свою чудесную голову и из нее улетучатся все немецкие слова.
Катя кивнула. Она подошла к машине и подождала, пока Андрей откроет для нее дверцу. «Почему она домработница? Такая внешность…»
– Сколько тебе лет? – спросил Андрей, мучаясь с зажиганием. «Шестерка» успела продрогнуть и не желала заводиться, очевидно мечтая, чтобы хозяин согрел ее собственным телом.
– Восемнадцать.
– Я думал, четырнадцать.
– Старение, так же как и накапливание знаний, происходит не постепенно, а скачкообразно, – серьезно ответила Катюша. – Можно месяц зубрить иностранный язык и не чувствовать прогресса, а потом в три дня вознестись на новую высоту. И с возрастом, наверное, то же самое. Некоторые женщины до тридцати лет производят впечатление девочек, а потом внезапно превращаются в дам бальзаковского возраста.
«Ясно тебе, Андрюха? – подумал сыщик, не ожидавший столь подробного ответа на свой вопрос. – Вот тебе и маленькая девочка».
Автомобиль тронулся с места.
– Расскажи мне про Оксану.
Катя сидела, уткнувшись носом в пушистый воротник, и внимательно разглядывала свои руки. Потом она вздохнула:
– Кажется, я ее любила. Она была очень добрая, хотя какая-то бесполезная.
– Бесполезная? – удивился Андрей.
– Ну да. Как же объяснить? Она целыми днями ничего не делала – слонялась из комнаты в комнату, читала какие-то глупые детективы, листала журналы. Ее целью было дождаться прихода Олега Кирилловича. А так как он приходил очень уставший и обращал на нее мало внимания, то получалось, что цель не оправдывала средства – нельзя убивать время, истреблять жизнь день за днем. Может, я несправедлива? Ведь я сужу со своей позиции. Я привыкла ни минуты не тратить впустую. Я не смогла бы пролежать три часа на диване, мне было бы ужасно жаль своей жизни.
– Конечно, если проводить день в трудах, чужая праздность раздражает.
– Нет, Оксана раздражала меня, только когда начинала путаться под ногами. Я очень хорошо к ней относилась. Но она меня удивляла. Она имела возможность путешествовать по всему миру, изучать любые науки, могла заниматься любым видом спорта, ну что еще? А ее абсолютно ничего не интересовало. Наверное, есть женщины, которые рождаются только для любви. Она просто сидела дома, вялая и инертная, и ждала мужа. Но такую никчемность могло оправдать лишь сильное чувство, тотальная влюбленность, когда она бы и дышать не могла в отсутствие Олега Кирилловича. Но если она обратила внимание на того, другого мужчину, то, значит, и любовь была не особенно сильной?
– Она посвящала тебя в свои тайны?
– Думаю, она рассказывала мне процентов шестьдесят.
– А ты, значит, считала ее внутренне никчемной?
– Это не влияло на мое отношение к Оксане.
– Бесполезность – не очень уж большой грех для такой красивой женщины.
– Не знаю. Я думаю, на шестом году совместной жизни одной красотой не удержишь возле себя мужчину. Ведь и Мирославский тоже оставил Оксану. Ну, в общем, я совсем плохо разбираюсь в жизни. Я думала, что если женщина живет на содержании у мужчины, только если она не воспитывает его детей, то надо быть исключительно интересной и сильной личностью, чтобы удержать и сохранить его любовь. Надо, по крайней мере, иметь другие цели в жизни, кроме ожидания его возвращения с работы.
– Женщину любят… это уж как получится. Если любовь исчезла, даже уникальная личность, помесь Элизабет Тэйлор, Чиччолины и Софьи Ковалевской, не сможет удержать мужчину. А какую-нибудь безмозглую кочерыжку, от которой пользы как от карликового пуделя, будут любить всю жизнь просто так, не за достоинства или красоту…
– Значит, я ничего не понимаю в жизни. Я догадывалась. Только вы не подумайте, что я в чем-то осуждаю Оксану. Тем более сейчас, когда она… Я никогда не решилась бы на такое… как она… Я так люблю жизнь.
Последнюю фразу Катя произносила уже шепотом, так как слезы наконец-то добрались до конечной цели, из льдинок, замерзших в груди, превратились в горячие соленые потоки, устремившиеся на воротник шубы.
– Вот, хотела рассказать вам, какая Оксана была хорошая, а получилось наоборот. Она была несчастной женщиной.
Катя начала шмыгать носом, тереть глаза, сопеть, хлюпать – и все это под одобрительным взглядом Андрея Пряжникова. Как любой мужчина, он не очень выносил женские слезы, но эта малышка даже в слезах, с красным носом и мокрыми щеками была удивительно мила и приятна детективу.
* * *
Полковник Скворцов проводил время в дружеской беседе с генералом. Шеф Анатолий Федорович находился не в особенно благожелательном расположении духа, и поэтому ненормативная лексика, горячим поклонником которой он являлся, обычно рассеянная по его пространным высказываниям в виде многочисленных островков, теперь приобретала очертания материка и стремилась поглотить остатки человеческой речи.
Для полковника Скворцова всегда являлось причиной глубоких раздумий, как удается начальнику удерживаться в границах дозволенного во время выступлений по телевизору. Пару раз он не сдержался, и на следующий день все газеты зашлись в неистовом веселье, публикуя на первых страницах над фотографией Анатолия Федоровича крупный лозунг, где фигурировали три жирные точки – название места, куда генерал послал российских демократов. Имиджмейкер босса, не в силах бороться с наклонностями подопечного, пытался использовать врожденную страсть Анатолия Федоровича материть всех и вся в качестве признака его особой близости к народу. Хотя и «народ» шеф материл так же изобретательно и искусно, как и все прочее.
– Ну, Эдя, уработала, значит… – Генерал с трудом преодолел четыре приличных слова в начале фразы, а дальше его раскатистая речь привычно забурлила, закипела, вспенилась – перевести на нормальный язык все это колоритное, словесное безобразие можно было следующим образом: значит, уничтожила ужасным способом невыносимая женщина нашего тоже не очень хорошего Дениса Сергеевича? Сколько раз я предупреждал его не менять так часто женщин. Пропал мужчина в расцвете сил. Посмотреть на эту ужасную женщину, что ли?
