– А вы?
– Сказала, что люди часто ошибались во мне, но чтобы вот так, незавуалированно выдавать меня за полную кретинку – это впервые. И выставила их за дверь! А пакет с продуктами отобрала. В качестве компенсации за потраченное на них время.
– Они, наверное, обиделись?
– Из-за пакета? Не думаю. Вряд ли мне удалось их разорить.
– Из-за вашего отказа подписать контракт.
– Это все равно что подписать себе смертный приговор. Лучше я оставлю квартиру тебе, Катерина. Ты ведь не пырнешь меня ножичком после того, как я составлю завещание. А эти шустрые ребята на это, мне кажется, вполне способны.
– Неужели они так просто отвяжутся?
– И надо было Андрею уехать в отпуск именно вчера! Оставил двух одиноких и беззащитных девочек.
– Жуткий эгоист, – горячо поддержала Катя. – И вообще, такой противный, надоедливый, упрямый…
– Ты так страстно осыпаешь нашего отсутствующего супермена лестными эпитетами, Катюша, что подозреваю, ты к нему неравнодушна.
– Что за глупости, Сонечка Викентьевна! – возмутилась Катя. – Я не питаю к Андрею абсолютно никаких чувств. Он мне так же безразличен, как результаты выборов в Претории. Пусть путешествует, бороздит Средиземное море на шикарном лайнере, обнимает загорелых девиц, пьет свое любимое пиво – мне совершенно, совершенно все равно, уверяю вас! Единственное, что меня волнует, – это то, что я никак не могу найти работу! Никак!
* * *
– Резвая старушка, – говорил Сергей Борисович, ловко устраивая джип в свободном от автомобилей промежутке на платной стоянке, – кто бы мог подумать! Восемьдесят лет.
– Выглядит моложе, – отозвался Николай Анатольевич. – Честно говоря, она совсем не производит впечатления одинокой дряхлой пенсионерки, которая варит суп из картофельной шелухи и позволяет себе полкилограмма яблок раз в четыре месяца.
– К сожалению, и признака разрушительных болезней я не заметил на ее лице. И ни одного пузырька с лекарствами на столе или тумбочке. Весела, шустра, сообразительна, как пятнадцатилетний подросток. Что мы будем с нею делать?
– Приступим к плану «Б», я думаю. Старушка просто не осознает, как мы ей нужны.
Бизнесмены, добрые сердца которых повелевали им разыскивать и брать под свое крыло одиноких, больных, забытых всеми старичков, вышли со стоянки и направились к неприметному пятиэтажному дому, где в скромной однокомнатной квартире на втором этаже располагался их офис. Софья Викентьевна не была одинокой, больной или покинутой, но с сегодняшнего дня у нее появился в лице фирмы «Забота» внимательный и настойчивый друг, от услуг которого было очень нелегко избавиться.
* * *
Джим с урчанием вылизывал консервную банку из-под ветчины и с удовольствием ощущал, что его желудок сейчас испытывает почти забытую радость переполненности пищей. Желтая банка с надписью на испанском языке уже сверкала, но Джим с благодарностью лизнул ее еще пару раз. Потом он оставил кухню, прогулялся по квартире, для разминки с разбегу прыгнул на ковер, повисел немного на нем, испытывая, крепко ли он держится, затем, извиваясь, залез под одеяло на Катиной кровати, уткнулся носом в ее подушку, с благоговением вдохнул любимый аромат и замер.
Джим стойко переносил трудности момента. Он понимал, что они с Катериной до сих пор не умерли с голоду только благодаря щедрости приютившей их Софьи Викентьевны. Джим не роптал, обуздывая свою привычку есть вкусно и столько, сколько хочется. Он понимал, что трудности с деньгами временные и, как только Катерина найдет работу, он вновь сможет расстаться с горькой необходимостью подсчитывать каждую съеденную сосиску.
Когда он являлся собственностью Орыси, Джим не был страстным гурманом, и пища была для него лишь элементарным источником энергии, подпитывающей его великую любовь к хозяйке. Сейчас похудевший колор-пойнт с удивлением вспоминал копченые свиные рулетики и бутерброды с красной икрой и поражался, как он мог равнодушно все это проглатывать, не задумываясь, каким огромным жизненным удовольствием является еда. Свиной рулетик, золотистый и пахучий, на разрез оказывался сочно-розовым с прожилками нежного сала, икру он слизывал с бутерброда, и оранжево-янтарные упругие шарики лопались во рту солеными брызгами. Жирное и желтое масло он еще удостаивал своим вниманием, а кусочки черного хлеба с Запахом тмина, на которые было намазано все это икорно-масляное великолепие, игнорировал. Потом была еще сырокопченая колбаса. Ее надо было жевать долго и напряженно. Сардельки были настолько сочными и обжигающими, что, когда Орыся снимала с них прозрачную кожицу, лопались под вилкой. Жареную камбалу он почему-то любил больше сметанных карасиков, а почки в винном соусе были так же хороши, как и свежесваренный говяжий язык.
А теперь Катерина изображала из себя во время обеда крохотную синичку, которой достаточно капли чая и кусочка хлеба, чтобы наесться, и Джиму, глядя на нее, тоже приходилось симулировать стойкое отсутствие аппетита, чтобы не разорять гостеприимную хозяйку дома.
Последнюю неделю стало совсем плохо с деньгами и, следовательно, с провиантом, но неожиданный визит двух малоприятных самоуверенных типов с огромным пакетом еды на некоторое время исправил положение. Молодчина Сонечка, блеснула незакомплексованностью и отсутствием никому не нужной застенчивости и не позволила пакету покинуть территорию квартиры. Благодаря этим чудесным качествам Джим сегодня получил в единовластное пользование банку испанской ветчины. В старые времена он скептически заметил бы, что его бы больше устроило не липкое, консервированное, полуискусственное испанское мясо (да что они могут в своей несчастной Испании!), а ломоть настоящей свиньи, которая еще недавно легкомысленно и беззаботно бегала по какому-нибудь подмосковному дворику, жевала травку и картошку из корытца, увеличивая свои вкусные тугие килограммы. Но сейчас Джим чуть не расплакался от благодарности, принимая из Сонечкиных рук расписную рифленую банку, и разделался с продуктом в два счета.
«Деньги, деньги, – размышлял Джим, засыпая, – как велика их роль в нашей жизни. У Катерины нет денег, и вот уже моя шерсть теряет прежний блеск, живот прилипает к позвоночнику, в глазах появляется незнакомое кровожадное выражение. Моя бедная крошка Катерина! Каждый день бегает по объявлениям, разыскивает порядочную и небедную контору, которая давала бы нам возможность прилично жить. Я и сам бы с готовностью пошел работать секретарем в престижную фирму, но черт его знает, как включается этот компьютер, и на телефонные звонки я вряд ли отвечу. Вся надежда на Катю…»
И Джим сладко уснул.
* * *
Очевидно, после месяца радости и приподнятого настроения, вызванного пребыванием в доме чудесной девочки Кати, в жизни Софьи Викентьевны глубоким противотанковым рвом легла полоса неудач. Сначала государство, как обычно склонное делать мелкие и крупные пакости, оставило Сонечку на неопределенный период без пенсии, потом респектабельная и добротно рекламируемая компания «Торнадо» рухнула в пропасть заранее спланированного банкротства, следом возникли в жизни непрошеные гости из фирмы «Забота» с их претензиями на Сонечкино имущество. И в конце концов восьмидесятилетняя оптимистка, которая рассчитывала еще по крайней мере двадцать лет прожить без проблем со здоровьем, загремела в больницу.
