Это плюсы. Но были и минусы.
Иногда он впадал в депрессию, напивался и совершенно выходил из-под контроля. Вероника не понимала – о какой депрессии речь? Ведь заказчик трясет пачкой денег и умоляет нарисовать «ну хотя бы пару штук, размером три на четыре»!
В омут черного сплина Атаманова подталкивала его природная склонность к рефлексированию. Он рычал и огрызался, едва ощутив попытки Вероники направить его в какое-то русло.
– Это не творчество, это конвейер! – орал он. – Не буду, не хочу, не нравится!
Веронике приходилось постоянно купать самолюбие гения в медовой ванне комплиментов.
– Тебя ценят, тобой наслаждаются, – ворковала она, положив холеную ручку на его измазанный краской кулак. – Твои картины умны, неординарны, таинственны. Их хочется расшифровать. И они несут потрясающий заряд положительных эмоций. Нет, ну разве для живописца горе, когда его засыпают заказами?
Заказчики действительно стояли как в очереди за колбасой. Вероника говорила им:
– Ах, подождите немного, он не закончил.
– Но, Вероника Владимировна! – взрывался клиент. – Вы же как бы обещали! Типа «Харизмы», как у Залесова! Два на три метра, ну, к этому… новоселью!
– Да-да-да, конечно… Но вы поймите, это не конвейер, это творчество. Ведь правда? Наберитесь терпения.
– К новоселью как бы хотел. В новый коттедж! Что я, хуже других?
– Да ладно вам! Новоселье… Вы только подумайте: нам посчастливилось жить в одно время и в одном месте с истинно талантливым художником. Возможно, гением! И давайте не будем на него давить. И вообще! Если вам нужна примитивная мазня, вон, пожалуйста, Интернет забит предложениями! Покупайте!
– Нет, я хочу Атаманова, – уперто бубнил клиент…
М-да, Андрею следовало бы горячо благодарить Веронику. Многие его коллеги бедствовали, кто-то и вовсе ни разу не выставлялся, кто-то ночевал на вокзале. Страна буквально переполнена не только гениальными писателями, но и талантливыми художниками. А пробиться удалось единицам.
Атаманову удалось. Он стал известен, его работы разлетались в мгновение ока. И все это – благодаря Веронике Шум, его напористому дилеру, импресарио и пиар-агенту в одном лице…
Сегодня Атаманов, как всегда бесцеремонно, ввалился в ее кабинет в середине дня.
– Хэлло, – сказал он.
«Хоть бы раз тюльпанчик дохлый принес, – грустно подумала Вероника. – Просто так, из вежливости. Я бы оценила».
Но с таким же успехом можно было дожидаться на вершине Эвереста, когда тебя смоет приливом. Очевидно, чувство благодарности атрофировалось у Атаманова еще в детстве.
– Почему ты убрала «Бездну»? – с порога начал он качать права.
Полотно под названием «Бездна» пугало багровой пятнистостью, как жертва нейродермита. Но очевидно, считалось автором очень удачным. С момента возникновения идеи персональной выставки он носился с ней, как страус с яйцом, пытаясь приладить в центр экспозиции. Вероника сопротивлялась изо всех сил.
– Она выбивается из общей тональности.
– Так ты вообще решила ее не использовать? – обиженно спросил Андрей.
Вероника поняла: на кон поставлена их дружба. Партнерство.
– Ладно, повесим в Малом зале, – смирилась она. – Кстати, ищешь экономку? Я видела объявление в газете.
– Да. Уже нанял.
– Серьезно? Неужели ты позволил кому-то нарушить твое отшельничество?
– А что делать? Надоело жрать замороженные пельмени.
– Ну и как? Экономка? Устраивает тебя?
– Вполне. Теперь питаюсь, как в ресторане. И с болтовней не пристает.
– Сколько ей лет?
– Не знаю. Сто, наверное.
– ?!!
– Серьезно. Досталась мне косоглазая бабулька в валенках. Зато молчаливая и умелая.
– Рада за тебя, – усмехнулась Вероника.
О да! Атаманов взял Настю на работу. А что ему оставалось делать? Попав в мастерскую художника, заваленную кистями, мастихинами, бумагой, тюбиками с масляной краской, рулонами холста, подрамниками, кусками багета, брикетами акварели и баночками акрила, карандашами, пастельными грифелями, палитрами, мольбертами, флаконами с маслом и терпентином, девушка с безудержным восторгом принялась реагировать на каждое полотно, предъявляемое ей Атамановым. Она до глубины души потрясла живописца чуткостью восприятия. Она не сделала ни одного неправильного замечания, все ее суждения о его картинах словно шли от сердца самого художника. Нет, она не льстила. Просто смотрела на мир тем же взглядом, что и Атаманов.
– А это ваш Сент-Виктуар? – спросила Настя, разглядывая очередную картину. – Вы, как и Сезанн
[7]
, снова и снова возвращаетесь к одному и тому же образу? Это гора, что возвышается прямо за домом? Она явно примагничивает ваше внимание.
– Ты ориентируешься в живописи. Училась где-то?
– Просто люблю, – опустила глаза Настя. Она решила не признаваться в своем неоконченном образовании. – И рисовать умею. Не так шикарно, как вы конечно же.
– Хорошо, сдаюсь, – вымолвил в конце концов Андрей. – Ты принята. Но давай договоримся. Во-первых, я согласен слышать от тебя «ты». Во-вторых, постарайся быть как можно более незаметной. Да, с твоей внешностью это проблематично… – Атаманов не без вздоха задержался взглядом на некоторых выступающих частях Настиной фигуры, – а меня трудно назвать аскетом. Но обещай не отвлекать от работы.
– Ты меня не увидишь! – поклялась Анастасия.
И вот уже целую неделю она жила в доме художника.
Начались трудовые будни. Настя готовила завтрак, обед и ужин. Она ездила в поселок и город за покупками и вскоре, не встречая противодействия со стороны босса, привела бунгало художника в соответствие с собственным вкусом. Все творения Атаманова, раньше беспорядочно громоздившиеся по углам, были расставлены, и развешаны, и представлены зрителю в наивыгоднейшем ракурсе.
– Хмм, надо же, – удивился художник, рассматривая коллаж, добытый Настей на чердаке и выставленный теперь в холле. – Мило, мило… Я и забыл про него…
Неэкономная экономка смоталась в город и привезла три коробки специальных светильников. Пока Атаманов отсутствовал, она, помучившись с дрелью и дюбелями, укрепила подсветку над каждым шедевром. Такое трепетно-уважительное обращение с его работами, несомненно, льстило художнику. Иногда он даже улыбался Насте…
Настя не вернулась в город, и ее жизнь засверкала чистыми красками, словно ворвавшимися в ее мир с палитры Атаманова.
Дом живописца – неожиданно разноцветный среди белых сугробов – сиял абрикосовым и лимонным. Небо удивляло бездонной синевой, сосны качали зелеными ветвями. По стволам сосен метались в вертикальном слаломе шустрые коричнево-розовые белки. Настя покупала для них кешью. Щедрость Атаманова позволила ей вернуться к прежней расточительности. Сначала она вообще-то принесла из магазина более дешевый фундук, но художник нашел и стрескал всю упаковку, заявив, что это его любимые орехи. Пришлось перевести белочек на кешью.