– Ну ты что, папа! Не-е-ет… А где салфетки?
– Какие салфетки?! – обалдел Илья.
– А мама всегда нам давала.
– Пошевеливайтесь, сэр! – Это прозвучало из уст младшего – Эдика.
В общем, Здоровякин потерпел фиаско. Кроме того, отцовские заботы никак не монтировались с распорядком службы майора. Коллеги очень удивились, когда он три раза подряд покинул кабинет без пятнадцати шесть. Такая пунктуальность была несвойственна Здоровякину. Раньше он предоставлял себя в служебное пользование круглосуточно – все-таки оперативник, а не канцелярская крыса.
Более того, майора накрыло лавиной разнообразных домашних дел. Детям постоянно что-то требовалось в садик – то индейские костюмы с бахромой, то нитки мулине, то блины (обязательно по две штуки!). В ступор ввергла Здоровякина просьба принести пророщенную фасоль. Так как о фасоли парни вспомнили только в одиннадцать вечера, то ночь у майора выдалась бурной. До восхода солнца он упорно проращивал бобовые, поддерживал уровень влажности и оптимальный температурный режим. Он никогда не сдавался без боя!
Он ездил к Маше в роддом, это тоже отнимало время. Еще майор невероятно мучился вопросом, откуда берется чистое, отглаженное белье. Незаметно появляется, как Дед Мороз, в полночь? Ничего подобного! Куча грязных футболок, бермудов и носков росла. Илья утрамбовывал ее в корзину, прессовал, сдавливал – благо силы ему было не занимать. А стопка чистых маек в комоде стремительно таяла. И никакой надежды, что подобное положение вещей внезапно изменится!
Проведя вечер в пришивании «индейской» бахромы к рубашкам сыновей, исколов до крови пальцы, Илья в конце концов понял: все, чего он ждет от судьбы, – это право спокойно заниматься любимым делом. Ловить преступников, выезжать на место преступления, осматривать трупы.
И майор позвал на помощь маму. Раиса Андреевна временно переселилась к сыну, и все тут же встало на свои места. Утром дети уходили в садик, вечером они ели суп из красивых тарелок, Рекс чавкал в углу мясными обрезками, наволочки на подушках хрустели от свежести.
А в середине октября, позвонив Маше на сотовый, вместо голоса жены майор услышал бодрый бас медсестры:
– Здоровякина? Только что родила! Говорить не может.
– Почему не может?! – сполз в кресло Илья, теряя сознание. – Что с ней? Что вы с ней сделали?
– Да ничего мы с ней не сделали! Вы папаша или кто?
– Что значит – кто?! – взревел майор.
– Поняла, не нервничайте. Поздравляю! У вас мальчик! Четыре сто, пятьдесят пять сантиметров. Богатырь! Шварценеггер!
– При чем здесь Шварценеггер? И потом… Почему мальчик? Мне обещали двух девочек!
– Берите что дают! – обиделась медсестра. – Какие вы все привередливые! Что изготовили, то и получайте! Ну надо же! Двух девочек ему подавай!
Несколько дней Настя пребывала в летаргическом сне. Она не выходила из квартиры, не смотрелась в зеркало, не умывалась и не ела. Только пила воду прямо из-под крана. Что, безусловно, характеризовало глубину ее потрясения – раньше она не сделала бы и одного глотка этой опасной, кишащей ротовирусной инфекцией воды.
Как ты не понимаешь…
У меня есть другая женщина.
Она ждет от меня ребенка.
Ждет ребенка…
Ребенка.
Гулко постучали в дверь. Платонов прислал с посыльным оставшиеся вещи. Все было аккуратно упаковано в коробки – шуба, компьютер, любимые Настины книги по искусству, диски… Из рук в руки парень передал ключи от машины.
– Стоянка рядом с магазином. Это недалеко. Место номер двадцать три… И вот еще… Ваши украшения.
Настя открыла футляр. Колье из жемчуга с крупным рубином в середине лежало на синем бархате. Еще пара колец, серьги. Не так-то много для светской леди. Михаил не считал покупку драгоценностей удачным вложением капитала и поэтому предпочитал не тратиться на них. Но колье он вручил Насте, когда они отмечали пять лет совместной жизни. Оно ей было особенно дорого – ведь Платонову пришлось превозмочь себя, покупая столь «непрактичный» подарок.
Настя медленно провела пальцем по крупным розовым жемчужинам. Раньше она всегда восхищалась их перламутровым блеском, всматривалась в загадочную глубину рубина. А сейчас просто захлопнула футляр…
Настя ни на что не реагировала. Она заторможенно слонялась по квартире или лежала на кровати и смотрела в потолок. Она словно плавала в густом киселе горя. Жидкость была плотной и липкой, стояла комом в горле, забивала легкие, не давала сделать вздох. И вынырнуть на поверхность Насте тоже не удавалось. Звуки и свет проникали к ней сквозь мутную пелену.
Настя игнорировала действительность. Она думала, что если усилием воли оттолкнуть от себя реальность, то остается шанс вернуться назад – в блаженное прошлое, в ее идеальный мир.
Ты будешь жить здесь.
У меня есть другая женщина.
Но как бы ни пыталась Настя отгородиться от вторжения, реальность неумолимо настигала ее. В ванной комнате внезапно что-то засвистело, зашипело, взорвалось. Пришлось встать с кровати и дойти до ванной. Едва Настя открыла дверь, ей в лицо брызнули ледяные капли. Она очутилась в центре прохладного мокрого облака. Вода рвалась из трубы тонкой белой струей.
– Да что же это?! – возмутилась Настя. – Новый дом называется!
Она заткнула отверстие пальцем, но палец тут же окоченел, и к тому же было щекотно. Мокрая, Настя вывалилась из ванной, закрыла дверь и сползла на пол. По замерзшим от ледяной воды щекам потекли раскаленные слезы – она зарыдала. Ей стало невыносимо жаль себя – одинокую и брошенную. Заключенную, как в темницу, в незнакомую квартиру. Он сослал ее сюда, как декабриста на рудники! Он пинком выгнал ее из любимого дома!..
– Попробуй пожить здесь, – мягко сказал он.
Разве здесь можно жить?!
Здесь все чужое!
И она не привыкла жить одна!
Она никогда, никогда не жила одна!
– Я не понимаю, – простонала Настя. – Что происходит? Что это за квартира?
– Я купил ее для тебя.
– Но зачем?!
– А разве ты не считаешь, что нам лучше жить раздельно?
– Почему?! Я ничего не понимаю! Ведь все было так хорошо!
Платонов посмотрел на нее с недоумением. Он искренне полагал, что она заметила перемену в нем. Он думал, она уже знает, что у него есть другая. И расценивал Настины постоянные экзальтированные проявления любви как жалкую попытку его удержать. Мысль о том, что Настя вообще ни о чем не догадывается, даже не приходила Михаилу в голову.
– Настя… У меня другая женщина.
– Что?
– Прости меня. Я влюбился, как мальчишка.
– Нет… – прошептала Настя. Она побледнела и прислонилась к стене. Ее лицо стало совершенно белым, и пятна румян, до этого естественно оттенявшие овал лица, теперь смотрелись вульгарно и жалко. – Нет, это неправда…
