Но тщетно! Атаманов и не думал просыпаться. Настя поняла, что скорее она обзаведется синдромом сдавливания мягких тканей, чем дождется его пробуждения. И тихонько выбралась из-под массивной туши Атаманова.
Стрелки часов подбирались к двенадцати. Настя готовила обед и вспоминала, как художник целовал ее в машине. При этих воспоминаниях на нее накатывали горячие волны. Или это шел жар от плиты?
«Да, да, да! – думала Настя. – Ну наконец-то его проняло! Вероятно, он и раньше питал ко мне симпатию, но не хотел укладывать наши отношения в пошлую схему «господин – прислуга». Он на корню давил полыхавшее в сердце чувство! Сейчас он проснется, и между нами все решится!»…
Андрей не стал обедать. Появившись в кухне, он буркнул что-то нечленораздельное, аккуратно – взяв за плечи – отодвинул от холодильника Настю и, добравшись до бутылки, долго булькал минералкой. А потом заперся в мастерской и не выходил оттуда целые сутки.
«Творческая личность, – едва не плача, объяснила себе Настя. – Большой оригинал. Его трудно понять…»
– Извини, я, кажется, позволил себе лишнего, – хмуро бросил Атаманов, когда они встретились вновь.
– Ничего страшного, – убито пробормотала Настя. Она искала его взгляд, но художник смотрел в сторону.
– Ты же понимаешь, я был пьян.
– Не стоит оправдываться…
А если бы он не был пьян?
Он не рискнул бы прикоснуться к ней губами?
Неужели она ему противна?
– Я плохо помню тот вечер, – соврала Настя. – Но вроде бы у нас все было прилично.
– Да, прилично, – повеселел Атаманов. – Знаешь, я так плодотворно работал эти сутки. Поймал вдохновение. Наверное, ты моя муза.
– Муза?! – вскинулась Настя.
Из ледяной воды – в огонь.
Арктическая вьюга, а после – африканский зной.
И наоборот.
«Я не выдержу!»
– А чего мы сегодня будем есть? – вспомнил Атаманов. Он весело улыбался, глаза блестели.
Да, его настроение менялось мгновенно. Но Настя решила терпеть. Она уже располагала опытом сосуществования с незаурядной личностью – Платонов тоже бывал то резок, то ласков. «Ладно, я подожду», – подумала она. Ее сердце замирало при взгляде на Атаманова. Он очень ей нравился, нравились его дом, заснеженный лес, морозный воздух, белки. Невесомая, переливающаяся вуаль влюбленности окутывала для Насти все вокруг.
Итак, всего через четыре месяца после расставания с Платоновым она очутилась рядом с другим мужчиной, не менее значительным и успешным. И возможно, со временем этот мужчина поймет, как ему повезло…
Настя вышла на крыльцо. Всю ночь за окном бушевала февральская вьюга, и дом замело, как полярную станцию. Следовало взять в руки лопату и приниматься за работу. Но теплилась надежда, что художнику захочется размяться и он в два счета уберет весь снег.
Через час надежда умерла: Атаманов приклеился к компьютеру в гостиной, гоняя по плоскому монитору какие-то яркие пятна – наверное, проектировал коллаж. Муза на цыпочках подкралась с завтраком, оставила поднос на столе и пошла во двор…
Через полчаса Настины щеки запылали, из-под капюшона выбились золотые пряди, а по спине под свитером потекли капли пота. Но ей было весело, она ощущала себя здоровой и бодрой. Предчувствие любви заставляло ее кровь возбужденно метаться по венам. В каких-то пяти метрах от нее, за стеной дома, сидел у компьютера художник – своенравный, непонятный. И это грело Настю даже больше, чем энергичные упражнения с лопатой.
– Здрасте! – крикнул кто-то у ворот.
Парень в милицейской куртке и ушанке с кокардой с интересом наблюдал за Настей сквозь ажурную решетку. Он тоже раскраснелся, поскрипывал снежком и выпускал клубы пара, как дракон.
– Здравствуйте, – удивилась дворничиха посетителю в форме. – Вы к нам?
– Лейтенант Воробьев из Саманкульского РОВД, – представился парень. – Вот, мимо проходил. Сергей.
– Анастасия. Очень приятно.
Настя задумалась. От поселка поляну отделяли три километра. И если дом Атаманова для лейтенанта – всего лишь перевалочный пункт, то сколько же километров он собрался протопать по морозу? И куда, вообще, он держит путь? Дальше – только горы…
– Вы пешком? – уточнила Настя.
– Угу, – радостно кивнул милиционер. – Решил художника проведать.
– А-а… Заходите.
– Да не стоит. Вы мне сами скажите, как дела, то-се. Все нормально? Бандиты какие-нибудь не беспокоят?
– Не-ет… А что, должны?
– Лучше не надо. Вы-то ему кем будете?
– Я подруга, – гордо заявила Настя. (Как-никак, Атаманов раз двадцать поцеловал ее в нос, щеку и шею. И даже три раза – в губы. Естественно, теперь она приходится художнику подругой. Пусть он пока думает иначе, но все равно.)
– Понятненько. Подруга. И давно?
– Давно подруга?
– Нет. Давно ли здесь проживаете?
– А что – нельзя?
– Да почему же… На здоровье…
Лейтенант Воробьев пристально вглядывался в Настино лицо. «Я ему понравилась, – поняла Настя. – Любуется… Конечно, я сейчас, наверное, как наливное яблочко!»
– Пьет?
– Кто?
– Ваш друг Атаманов.
– Вовсе нет! – обиделась Настя. – Что вы о нем как о каком-то алкоголике спрашиваете?
– Ну… Не обижает вас?
– Нет! И хватит вмешиваться в нашу личную жизнь!
– Да я так, по службе, – виновато улыбнулся лейтенант, и Настя сразу раскаялась.
«Фу, какая я грубиянка!» – подумала она.
– На гору не лазили? – Милиционер кивнул в сторону горы, возвышавшейся прямо за домом.
– Нет.
– И не надо.
– А почему? С вершины, говорят, открывается чудесный вид на озеро.
– Да нужен вам этот вид? Вы картины Атаманова рассматривайте, и достаточно. У нас с этой горы несколько человек улетело. Поэтому я и беспокоюсь.
– Я не улечу, – пообещала Настя.
«Какой милый лейтенант! Протопал три километра пешком, чтобы оградить меня от опасности! А говорят – коррупция, оборотни в погонах… Да, наверное… Но и нормальные, честные парни в милиции тоже работают!»
– В поселок ездите, в город? – продолжал допрашивать Воробьев.
– Да, за продуктами.
– А на чем?
– У меня машина.
– Хорошо водите?
– Конечно, – без промедления ответила Настя. (Она и не вспомнила о том, как много раз долбила «нексию» о посторонние предметы, встречавшиеся ей на пути не иначе как по недоразумению, – столбы, бордюры, другие машины. По ее мнению, водила она классно.)
