Мучительно отторгнутые десять килограммов триумфально вернулись обратно. Маша вновь ходила в ненавистных черных джинсах пятьдесят второго размера.
Но когда в офисе Залесова она встречала тонкую, стильную Сонечку Орешкину, она всегда искренне ей улыбалась. Маша испытывала стыд перед Соней – ведь когда-то она обвинила девушку в смертных грехах. Они даже сблизились, программистка и пиарщица…
Вернувшись из «Флибустьера», Маша замерла на пороге.
– Странно, но ведь Настя не спросила меня об экс-подругах Атаманова, – удивилась она. – И почему молчит Здоровякин? Забыл о моей просьбе?
И Мария решила обязательно выяснить вечером у мужа все подробности о художнике Атаманове. Она прилепила стикер сбоку на экран и, млея от радости, пристроилась к драгоценному ноутбуку. Но тут ее настиг гневный вопль свекрови:
– Сначала ребенка покорми, мамаша!
– Ах да, Стасик, – вспомнила Мария. – Сейчас! Уже бегу!
О Платонове Настя старалась не думать. Это воспоминание было заперто, как тигр, в подземелье памяти, и, едва она открывала дверь, раздавалось оглушительное рычание и просовывалась в щель мощная когтистая лапа. Настя вздрагивала и поспешно захлопывала темницу. Она подумывала о том, чтобы залить подземелье бетоном.
А впрочем, сейчас она была отлично вооружена, закована в броню благополучия и без опаски курсировала по городу, где многое напоминало о пяти годах счастья с М. Платоновым. Но теперь в ее голове витал другой образ – Андрея Атаманова. Ее глаза сияли, губы непроизвольно расплывались в улыбке.
– Настя! Ты! – закричала какая-то дама, вываливаясь из крошки «ситроена» и бросаясь на добычу с поцелуями.
Настя ловко увернулась.
– Сто лет тебя не видела, мой ангел! Почему не заходишь? Куда пропала? – сыпала вопросами знакомая.
– Так ведь и не зовете, – усмехнулась Настя.
Дама принадлежала к клубу, сформированному из жен деловых партнеров Платонова. Еще полгода назад все члены клуба являлись ее ярыми подругами. Но едва Анастасия очутилась за бортом, о ней тут же забыли.
– Но ты исчезла, душа моя! Говорят, живешь за городом, на вилле.
– Все правильно.
– Ну, дай на тебя посмотреть… А ты полностью в шоколаде! – разочарованно протянула знакомая. – Глаза горят, щечки зарумянились… Свингер от Версаче? Или это Гальяно?
– Да вроде бы.
– Что – вроде бы? Версаче или Гальяно? Впрочем… Ах, какая сумочка! Прелесть, прелесть! Ты, я смотрю, грабишь магазины. Сколько всего накупила! Ой, какой чудесный пледик выглядывает! Мериносовый? А что тут? Какой браслетик! Боже! Это что, рубины? Да нет, не рубины.
– Это розовые, коньячные и черные бриллианты, – профессорским тоном объяснила Настя, поднимая запястье к самому носу дамы.
«Какой ужас, – подумала она. – Неужели я похожа на нее? Неужели в глазах Маши я выгляжу точно так же? Да, наверное. Поэтому она и считает меня идиоткой. В ее жизни присутствуют настоящие ценности – дети, любимая работа. А я порхаю, собирая пыльцу, которая стоит бешеных денег, но на самом деле не стоит ничего! Все эти тряпки, побрякушки! Так, решено: поступаю в институт и рожаю ребенка. Нет, сначала рожаю, а потом…»
– Твой новый тебе подарил браслетик? – тарахтела дамочка. – Признавайся, кого ты подцепила, моя звездочка? Нефтяного магната?
– Почти. Близко.
– Смотрю, расставание с Мишей тебе только на пользу.
– Да.
– Чего нельзя сказать о нем.
Настя насторожилась. Конечно же подробности из жизни Платонова не могли не интересовать ее.
– Что случилось?
– А ты не знаешь?! – задрожала сплетница. – Ты ничего не знаешь?!
– Что?
– Твой Михаил женился на этой рыжей кукле…
– Я в курсе.
– …и она родила ребенка.
– Да? Уже?
– Уже! И видела бы ты этого мальчугана.
– А что с ним? – замерла Настя. Она вдруг испугалась.
Да, Платонов ее страшно обидел, и в мечтах она расправлялась с ним жестоко и изощренно. Но ни за что на свете она не пожелала бы ему стать отцом больного, или, как говорят американцы, «особенного», ребенка.
Дамочка тянула паузу. Она упивалась произведенным эффектом. Какой кайф для сплетницы первой рассказать новость несведущему!
– Ребеночек-то не от Платонова!
– Как?!
– Пацанчик – не Мишин!
– Но почему? Неужели все так очевидно?
– Очевидно! Там явно не обошлось без участия горячего кавказского парня! Ребеночку хоть прямо сейчас на базар – дынями торговать!
– О боже! – вздохнула Настя.
– Бедный Миша! Как глупо он попался! Что самое обидное, пока эта крыса лежала в роддоме, он успел записать ребенка на свое имя. А теперь ему придется или оспаривать запись об отцовстве, или менять фамилию на Платонашвили, ха-ха-ха, или Платонидзе. Какое оскорбление для мужика, правда? В лицо ему, естественно, не смеются, но все-таки…
– Ужасно, – прошептала Настя. – Извини, у меня тут дела, я пойду…
– Заглядывай как-нибудь в гости, подруга! И спонсора приводи знакомиться! – донеслось сзади.
Анастасия направилась к автомобилю. Сплетница, отследив траекторию движения «подруги», окаменела от зависти – в добавление к свингеру и браслету у той имелся еще и дорогой, сверкающий лаком джип.
Глава 30
Впервые на экране – Маша Здоровякина (в роли Ш. Холмса)
Оттепель во второй половине марта, позволившая Насте блеснуть в свингере от Донателлы Гальяновны Версаче, сменилась двадцатиградусными морозами.
В отношениях Насти с возлюбленным также наметилось похолодание. Но если природные колебания температуры еще как-то поддавались прогнозированию (циклон, холодный фронт), то перепады настроения у Атаманова Настя никак не могла объяснить. Но она терпела и подстраивалась. Правильно сказала Маша, что Настя – прирожденная хранительница очага. Дождавшись от Андрея признания в любви, она теперь была готова на все, чтобы сохранить их взаимное чувство. Возможно, Атаманов – личность оригинальная и своенравная – нуждался именно в такой покладистой спутнице. Хотя некоторые утверждают, что мужчины предпочитают стерв…
– Я в город, – хмуро объявил художник.
– Надолго? – тут же скисла Настя. Она и сама собиралась в город – и даже с Андреем. Хотела раскрутить его на поход в кино. Взяли бы «диванчик для влюбленных» и весь сеанс жарко обнимались, как подростки… Но у художника обнаружились собственные планы.
– Надолго.
– Дела? – подсказала Настя.
– Да нет… Боевой товарищ объявился. Надо встретиться.
