Марго тоже внимательно меня рассматривала – как насекомое, проявившее вдруг необычное свойство, например экстремальную прыгучесть. Наверное, мама и не ожидала, что я произвожу подобное впечатление на мужчин.
На некоторых мужчин.
На ничтожно малое количество мужчин.
– Ты видишь? – сказала Марго. – Уж если француз в экстазе… А он гурман и ценитель – это прерогатива французских юношей. М-да… Короче, Юлия, пора замуж. Пора. Я жду внуков. Желательно – мальчиков.
– Каких внуков! Ты посмотри на себя! Разве из тебя получится бабушка?
– Дело не в этом. А в необходимости определить твои жизненные цели.
– Мама, ну почему ты давишь?! – возмутилась я. – Я живу так, как мне нравится. И потом, у меня уже есть ребенок!
– ?!!
– Я имею в виду Анечку. Ирину дочку.
– Что?!
Парни за соседним столиком обернулись в нашу сторону. Угроза, гнев, возмущение пропитывали мамин вопль. Марго молчала целую минуту, приходя в себя.
– Нет, ты законченная идиотка, – тихо процедила она сквозь зубы. – Ты просто дура! Ты вешаешь на себя чужие проблемы и чужого ребенка.
– Не оскорбляй меня! Не хочу разговаривать в таком тоне! – гордо заявила я и поднялась с места.
Не собираюсь выслушивать гадости. Анюта не чужой ребенок! Она мое счастье, моя бусинка! И если мама полагает, что я позволю орать на меня, она глубоко…
– Сидеть! – рявкнула Марго.
Я покорно свалилась обратно в кресло. М-да… Когда маман в подобном состоянии – шутки плохи.
– Твоя так называемая подруга прикидывается бедной овечкой. Она несчастная, она израненная! Как с ней несправедливо поступили! А ведь с ее внешностью стоит глазом моргнуть – и сбежится толпа мужиков. Но нет, она не хочет. Потому что на мужчину придется и себя тратить, и что-то отдавать взамен. Гораздо проще приклеиться к дуре подруге. Превратить ее в бесплатную няньку, домработницу и даже добытчицу. Какую часть зарплаты ты тратишь на драгоценную Ирочку?
Я сидела опустив голову.
– Ответь. Сколько ты заработала в прошлом месяце? И сколько из этих денег ушло на Ирочку и Анечку?
Имена, столь приятные моему слуху, мама произносила особым тоном – с издевкой, ерничая.
– У меня несколько источников дохода. Я не знаю, сколько получила в прошлом месяце. И не помню, сколько истратила.
– Не помнишь, сколько истратила?!
Марго душераздирающе вздохнула. Да… Услышать подобное от родной дочери! Ей – экономисту, банкиру. Пока она ловко жонглирует цифрами и ворочает виртуальными миллионами, ее родная дочь не умеет от пяти отнять три. Какое кощунство – так наплевательски относиться к деньгам!
– Хотя бы приблизительно.
– Не помню.
– Я не прошу точных цифр!
– Мама, честно! Я не контролирую, не записываю, не считаю! Дали гонорар – огромное спасибо! Весело живу до следующего денежного поступления.
– Нет, ты просто не хочешь признать мою правоту.
Почему же? Признаю. Да, Марго права. Куда утекает зарплата? Вернее, ее остатки. Туда. Так, что там было в марте?
1. Парфюмированная вода Ultraviolet – Ирише на 8 Марта. Подруга билась в экстазе.
2. Шикарный финский комбинезон с перчатками – Нюта в нем как космонавт. Такое чудо!
3. Новый ортопедический матрас в детскую кроватку.
4. Энциклопедия раннего развития. Роскошный фолиант, 800 рублей.
5. Мясо и фрукты – приношу каждое воскресенье с рынка. А что? Оставить девчонок голодать? И почти каждый день покупаю им булки и молоко – не идти же порожняком, когда забираю ребенка из садика!
6. Два раза ходили в детское кафе. Отлично провели время! Анюта визжала поросенком, когда ее щекотал двухметровый розовый бегемот.
Нет, предварительно я, конечно, оплачиваю свои счета: кредит, коммунальные услуги, телефон… Но то, что остается, – в полном распоряжении друзей. Разве это преступление? Я помогаю подруге растить ребенка! Она одна не справится!
Можно еще раз сходить покурить?
– Твоя так называемая подруга поймала тебя на крючок. Ты любишь ее ребенка, ты, как суррогатная мать, подпитываешь чужого младенца собственными соками.
– Но Анечка – прелесть! И я рядом с ее рождения. Тысячу раз пеленала, вставала ночью, кормила, давала лекарства! Как же ее не любить?
– Вот я и говорю. Ты – бесплатная нянька. А еще – дура…
Гийом самолично принес два десерта. Что-то белое и воздушное стояло дыбом на тарелочке, украшенной росчерком вишневого варенья. Карамельная розочка громоздилась на ореховой клумбе. Ох, неужели придется все это съесть? Да, придется, ведь десерт назван моим именем. Такая честь. Трудно представить отчаяние Гийома, если драгоценная клиентка проигнорирует его профессиональные усилия.
Марго покровительственно кивнула французу. Тот метнул в меня раскаленный взгляд. Я украдкой посмотрела вслед шеф-повару. Мужчина-кузнечик, боксер наилегчайшего веса: узкие бедра, атлетичное телосложение – как у Высоцкого или Трентиньяна. Неяркая внешность, но столько всего подразумевается…
– А Ирина наверняка не тратит на тебя ни копейки.
– Что? – Я не расслышала маминых слов: любовалась крепкой попой Гийома, плотно обтянутой белой тканью.
– Ирина наверняка не тратит на тебя ни копейки.
Я поперхнулась.
– Мам, да ты что! Ей бы счета оплатить, детский садик! Она же мать-одиночка!
– Не знаю, не знаю. Я видела ее на днях. Выглядит чудесно. На ней был роскошный кожаный плащ. Супермодный, сообщу я тебе. И наверное, весьма дорогой.
Супермодный?!
Да этот плащ Ирина носит уже лет семь. Он – как воспоминание о лучших временах.
– Знаешь, почему я никогда не предлагаю тебе денег?
– Потому что я не возьму.
– Нет, ты взяла бы. И я могла бы купить тебе квартиру, машину, открыть счет в банке. Но ведь ты сразу все истратишь на Иру, на Аню, на больную бабушку с первого этажа, отнесешь в церковь, в хоспис, пожертвуешь какому-нибудь фонду.
– Это плохо?
– Это нерационально. А мне, как деловому человеку, и вовсе отвратительно. Каждый должен зарабатывать сам и жить по средствам.
– Я и живу.
Когда жаль денег на единственную дочь, нужно быть особенно изобретательной в отговорках. Пусть Марго скажет «спасибо» Ирине – за то, что она есть. Иначе чем бы мамуля оправдывала собственную скупость?
– Но если ты считаешь меня скупердяйкой…
Опять читает мысли!
– …то знай: я, в отличие от тебя, не стану тратить деньги на чужих детей. Все, что заработала, достанется тебе и Сергею. Только вам, никому больше.
