– Не важно, – махнул рукой Матвей. – Целыми днями зверек сопит в две дырки, дрыхнет без задних ног в клетке. А ночью развлекается. Забирается наверх, цепляется за прутик передними лапами и раскачивается туда-сюда. Затем, добившись максимальной амплитуды, отпускает лапки и влетает в стенку клетки. Как ты понимаешь, производя дикий грохот. А потом все повторяется сначала. И так всю ночь.
– О! – восхитилась я. – Бесподобно! Потрясающий хомяк! Как нетривиально он мыслит! Насколько изобретателен и креативен! Наверное, так он борется с бессонницей?
– Угу, точно! Со своей бессонницей и здоровым сном хозяев. Спать-то всей семье не дает.
– Надеюсь, владельцы сгоряча не прибили это чудное создание? – Я представила, как хомяк болтается, уцепившись за прутик клетки и явив миру нежнейшее меховое пузо.
– Да нет, терпят пока.
– Совершенно чудесный хомячок!
– Я знал, что тебе понравится. Ну вот, ты повеселела.
– Еще бы!
Пару минут мы молча улыбались.
– Юль, а у тебя кто-то есть? – словно невзначай поинтересовался Матвей.
Ого, настал черед интимных вопросов?
А как же иначе – ведь мы целую неделю плодотворно общаемся!
Услышав вопрос, подразумевающий или односложный ответ, или пространное душераздирающее признание, я пристально взглянула на Матвея. Почему-то очень хотелось постонать на его могучем плече. Он случайный попутчик в моей жизни. Промелькнет и исчезнет.
Хотя кто знает…
– Нет. Никого нет, – печально ответила я.
– Почему?
Я пожала плечами.
– Никто не нужен? – предположил Матвей.
Я гипнотизировала взглядом малиновый пирожок. Он выглядел так, будто его терзала стая собак. Мне хотелось рассказать Матвею, как страстно я нуждаюсь в одном человеке, как он необходим мне. Но что же тут поделаешь, если наша яхта налетела на острые скалы и разбилась вдребезги, разметав по волнам щепки. Искореженные снасти и поломанную мачту выбросило на берег. И ничего нельзя исправить.
Но почему?!
– Ладно, не буду приставать, – тактично заметил Матвей.
– Меня бросили, – прогнусавила я и взяла салфетку: тут же ощутила избыток влаги и в глазах, и в носу.
– Куда?
– Не куда, а кто. Мой парень… даже, скорее, муж…
– Так парень или муж? – уточнил Матвей. – Вот еще салфеточка свободная. Ну-ка, не кисни, не кисни. Тормози! Остановочка, я сказал! Паркуемся аккуратненько и приходим в себя. Постой-ка. Сиди здесь и никуда не уходи.
Через минуту Матвей вернулся с новой дозой кофе.
– Держи-ка. Ну, так парень или муж?
– Мы не расписывались. Но жили вместе почти два года.
– Серьезный срок.
– Ты издеваешься? – насторожилась я.
– Почему? Юля, когда я над тобой издевался? На самом деле серьезный срок. Если люди друг другу не подходят – уже через месяц разбегаются в разные стороны. Совместный быт хорошо мозги прочищает.
– Мне кажется, мы подходили друг другу.
– И когда твой кент свалил?
Я поежилась. Слышать пренебрежительное «кент» в адрес Никиты было неприятно. Более точной являлась бы формулировка «прекрасный рыцарь». Никита и был моим прекрасным рыцарем – сильным, благородным и великодушным.
– Четыре с половиной месяца назад. Я и не живу теперь.
– Да ну, перестань! Как это ты не живешь? Очень даже. И активно. Вон водить почти научилась.
– Правда?
– Ну да. А этот чувак пусть катится. Скатертью дорога. Забудь.
– Нет, не говори так! Никита – классный. Он самый лучший!
– Странно это слышать от девушки, у которой такая тоска в глазах. Он же тебя бросил. Ты должна злиться, негодовать. А ты называешь его классным.
– Это действительно так. Он классный. Я бы вас познакомила, и ты сам бы убедился. Но… К сожалению, теперь я лишена доступа к телу и не вхожу в число персон, наделенных полномочием представлять Никите новых лиц.
Матвей застыл с полуоткрытым ртом.
– Ты сама поняла, что сказала?
– Тебе лучше закрыть рот и дожевать булку, – меланхолично заметила я. – Ты заблуждаешься, если думаешь, что вид изуродованного чизбургера выглядит возбуждающе.
Через минуту Матвей вернулся в строй, и у него уже был заготовлен новый вопрос:
– Значит, ты до сих пор его любишь?
– Конечно! – воскликнула я. – Даже больше, чем раньше. Теперь я понимаю, чего лишилась.
– Ну так верни этого парня.
– В смысле?
– Просто верни его.
– Как? – изумилась я.
– Да ладно удивляться, Юля! Вы же, девчонки, вертите нами, мужиками, как хотите.
– Лично я в этом искусстве не сильна.
– Ни за что не поверю. С твоей-то внешностью и фигурой!
Я в замешательстве умолкла. Не привыкла верить комплиментам. В этом вопросе меня трудно обмануть, потому что в зеркале я вижу невзрачного хорька, изрядно отощавшего. Да, есть такая разновидность млекопитающих – хорек невзрачный, скелетообразный… Природа уклонилась, поэтому грудь мастерю себе сама по утрам – с помощью вандербра. Ножки… Да, были… Но теперь там одна голая кость, без намека на мясосодержащий продукт…
И все-таки… Мне почудилось? Нет, я точно слышала в голосе Матвея восхищение! Может быть, я слишком строго сужу себя? Мужчине виднее, есть у меня грудь и бедра или нет. Наверное, что-то все же осталось. И потом, новая прическа… Она очень мне идет, просто невероятно красит мою унылую рожу!
– Даже не представляю, как бы я могла вернуть Никиту после того, что произошло между нами.
– А почему вы расстались?
Я водила пальцем по столу, рисовала восьмерку, словно отгородившись стеклянным колпаком от суеты вокруг. Люди подходили и усаживались рядом, за соседние столики, жевали, роняли крошки, сосредоточенно переваривали, шаря осоловевшими глазами по фигурам посетителей. И уходили прочь, оставляя после себя объедки, кляксы апельсинового сока и горы бумажной и пластиковой упаковки…
– Да ладно, не буду лезть к тебе в душу. Извини.
– Нет! Сейчас расскажу. Просто не знаю, как все объяснить. Не очень-то приятно признаваться в собственной подлости. Да, Никита меня бросил. Но я сама во всем виновата.
Матвей нахмурился. Догадка промелькнула в его глазах, и сразу же следом – тень презрения. Он предположил, по какой причине мы расстались с Никитой, и тут же встал на сторону мужчины, пострадавшего от женского коварства. Априори проявил мужскую солидарность с незнакомым парнем.
