– Хорошо, – слабовольно согласилась я.
Ненавижу себя!
Сковородка никак не вытаскивалась из шкафа, я с грохотом впихнула её обратно.
Никаких котлет!
Никаких салатов с беконом и дижонской горчицей, никаких мясных пирогов, привезённых специально для любимого из «Золота»! Хватит! Теперь будем питаться по кризисному варианту – как и положено семье безработного: картошка, капуста, морковь.
Ещё и полезнее для здоровья.
И никаких улыбок, сочувствия, заинтересованного внимания. Как вы со мной, так и я с вами! Сейчас наберу в грудь воздуха, перезвоню Ланочке и сообщу, что магазин отменяется. Некогда мне устраивать ей комфортный шопинг. Трудиться надо, деньги зарабатывать…
Скрежет в замочной скважине прервал моё сосредоточенное медитирование над снятой телефонной трубкой – я всё не решалась набрать номер свекрови и выдать ей на полную катушку…
Я убрала телефон и открыла дверь. На пороге стоял Никита – расстроенный и потухший, однако невероятно элегантный: в костюме, при галстуке и с портфелем.
Вернулся с собеседования. Приглашали на интервью в фирму, поставляющую магазинное оборудование – алюминиевые стеллажи, перегородки, стеклянные витрины.
– Привет, – выдохнул Никита, уронил портфель и навалился на меня, стиснув в объятиях, оставив снаружи лишь три сантиметра макушки. – Привет, малыш. Наконец-то я дома. Как же они все меня задолбали.
– Мимо? – пропищала я из недр объятий.
Никита поцеловал меня в шею.
– Опять мимо, – щекотно сообщил он в моё ухо. – Да и ладно. Нам там ловить нечего. Компания и так на ладан дышит. Юль, ты меня прости, сегодня не устоял перед одной женщиной. Так виноват перед тобой! Простишь?
Я нервно забарахталась внутри медвежьего кольца, но не сумела выбраться.
Что он натворил?!
Убью.
– Конечно, я должен был обсудить с тобой… Но всё вышло спонтанно.
– Никита, признавайся. Не тяни, – безжизненно пробормотала я.
– Мамуля две недели доставала меня, все нервы вымотала… А сегодня нагрянула сюда, пока ты была на работе, и раскалёнными щипцами вырвала обещание, что я дам ей денег на поездку в Лондон. Юль, ты простишь? Конечно, деньги последние, но ведь и Ланочка у нас одна, согласись, – жалобно заглянул мне в лицо Никита. – Пусть поездит по миру, пока здоровье позволяет.
Значит, ещё как минимум лет двадцать.
Господи…
– Ты обиделась? Я негодяй, растратчик?
Никита выглядел ужасно виноватым. Я дрогнула, злость и раздражение внезапно куда-то улетучились.
– Прости, Юля, – снова пробормотал Никита. – Надо было проявить стойкость, но не получилось. Совершенно не умею отказывать Ланочке. Не злишься? Я такой обормот… Оставил нас совсем без денег.
– Что ты! – горячо возразила я. – Ты не обормот, а прекрасный сын. Всем на зависть. Конечно, пусть Ланочка съездит в Лондон, получит положительные эмоции, повеселится.
– Да? – воспрял духом Никита, его лицо посветлело. – Ю-юля…
– Деньги для того и нужны, чтобы иметь возможность порадовать любимых людей. Иначе в них нет никакого смысла. А мы как-нибудь заработаем!
Удивительно, но, произнеся речь, я уже ощущала в груди искреннюю радость за свекровь – во-первых, ей удалось вырастить заботливого сына, во-вторых, она скоро увидит Лондон и встретится с Дэйзи.
Ладно, пусть порезвится!
– Юлька, спасибо! – благодарно улыбнулся Никита и вновь прижал меня к себе. – Ты самый настоящий ангел. Боялся, не поймёшь, надуешься. Разговаривать перестанешь.
– И когда же я с тобой не разговаривала?
– Конечно, Ланочка инфантильна, зациклена на удовольствиях. Простим ей эту слабость. В молодости особо повеселиться не пришлось, сейчас навёрстывает. Но я её люблю. И ты её тоже любишь – заметно невооружённым глазом.
– Да? – задохнулась я от счастья. – Ты серьёзно? Правда, заметно?
– Безусловно.
Вот!
А Нонна обвиняет меня в лицемерии.
– Никита, пусти, я на кухню, – подхватилась я. – Котлеты не успела пожарить.
– Стоять! – приказал милый. – Куда помчалась? Котлеты я сейчас сам за пять минут пожарю. Ты весь день провела на работе, а я всего лишь смотался на одно собеседование и проскочил с Ланочкой в турагентство…
Развалившись в комнате на диване с чашкой кофе, я прислушивалась к звукам, доносившимся с кухни. Шкворчало масло, постукивал нож.
Чудесно.
А ведь я собиралась закатить полномасштабную истерику… Как полезно вовремя притормозить и посмотреть, что будет дальше. Возможно, ситуация изменится сама собой, без твоего вмешательства.
Однако факт остаётся фактом: теперь мы совершенно без денег. Никита отдал Ланочке последнее. Хотя и тут можно найти положительный момент. Теперь моему красавчику некуда отступать – запасы закончились, надо приступить к работе прямо со следующего понедельника. Найти что угодно, за любые деньги… А потом, когда угроза голодной смерти, нависшая над нами, будет устранена, Никита сможет спокойно продолжить поиски более престижного места.
Интересно, мой любимый рассуждает аналогично?
Или у него другие соображения на сей счёт?
В понедельник коллектив редакции, как обычно, собрался на планёрку.
– Друзья, у меня известие, – опустив голову и рассматривая авторучку, сообщила Елена Аметистова.
Мы насторожились. Её тон и выражение лица не предвещали ничего хорошего. О внеплановой премии или корпоративном празднике сообщают с более весёлой физиономией.
На днях наш редактор кардинально сменила масть: перекрасилась в чёрный цвет и надела синие контактные линзы. Сразу стало ясно – что-то надвигается. Тёмные грозовые тучи собрались в небе над нашей головой, организовав подобие автомобильной пробки. Проскальзывали электрические разряды, устрашающе грохотал гром.
Мы давно поняли: изменения в облике начальницы сопряжены с какими-то событиями. Кроме того, настораживало её обращение – раньше главный редактор не баловала нас интимностью и не торопилась называть друзьями. Она всегда держала дистанцию, на планёрках чаще звучало выражение «господа журналисты».
Значит, что-то случилось…
Но мы и представить не могли, какую новость выложит нам Елена!
– Грустно говорить такое, но… Наш журнал прекращает своё существование, – скорбным тоном сообщила Елена Викторовна и раздражённо отшвырнула в сторону авторучку.
Мы замерли, не в силах поверить в её слова. Печать изумления, страха и непонимания застыла на лицах. Затем мы заговорили все разом, зароптали, заголосили – крепостные крестьяне, услышавшие известие о том, что их деревню продали.
