– Никита, вызываем «скорую»!
– Нет! Даже и не думай. Её же сразу увезут в психушку. А это клеймо на всю жизнь, особенно для журналиста. Ты что, не понимаешь?
– Как ты можешь думать о её карьере, когда надо спасать её жизнь?
– А кто поверит хоть одному слову журналиста, побывавшего в дурдоме? Как ты себе это представляешь?
О чём они говорят?
Ничего не понимаю.
– Никита, смотри, как её колотит. Всё, я вызываю «скорую».
– Нет, не надо. Ничего страшного, подумаешь, девушка выпила лишнего.
– Когда девушка выпивает лишнего, это выглядит совсем по-другому! – отчаянно закричала Ева. – Надо обратиться к врачу, Никита. Ты её погубишь!
– Мы уходим.
Никита подхватил меня на руки и понёс к выходу. Ему было нелегко, потому что я брыкалась, изворачивалась и даже царапалась. Ева открыла дверь.
– Что ты будешь делать?
– Разберусь.
– Ты точно не хочешь, чтобы я вызвала «скорую»?
– Ева, я уже три раза тебе сказал НЕТ! Неужели непонятно?! – зло рявкнул Никита.
От его грозного вопля я присмирела. К тому же в холодном подъезде синий туман вдруг рассеялся, перестал лезть в горло… Навалилась дикая усталось, я безвольно повисла на руках мужа.
– Вот так-то лучше, – произнёс Никита, спускаясь по лестнице. – Ну ты устроила концерт, а? Пить больше не будешь. Отныне – ни капли спиртного. Красавица, блин! Это что за выходки! Когда придёшь в себя – отлуплю.
Я привалилась головой к его плечу, не понимая, о чём о говорит, почему злится. Никита уложил меня на диван, сам сел рядом, взял за руку… Мои мысли путались… Внутри что-то зрело, сначала появился неуверенный слабый росток боли где-то внизу. Потом он окреп и пустил мощные упругие побеги, они впивались в органы моего тела, разрывая их с треском и стоном. Что-то горячее хлынуло изнутри и потекло по бёдрам. У меня потемнело в глазах от боли. Я корчилась на диване, хватала воздух пересохшими губами…
Потом всё внезапно закончилось.
Глава 17
Жестокие обвинения
Сначала я увидела тонкую прозрачную трубку, убегающую вверх. Над головой висел на штативе пузатый пакет с бесцветной жидкостью. Прочитать надпись на этикетке не удалось – буквы двоились. На сгибе локтя что-то покалывало. Повернув голову, я почувствовала щекой грубую бязь подушки, от неё пахло так, словно её поджарили в печке. Внутри черепа тяжело возился и вздыхал дикобраз, шкрябал лапами, норовил проткнуть иголками мой мозг…
Попытка освободить руку ни к чему не привела – кисть была привязана к кровати.
Это произвол!
Немедленно отвяжите меня!
– Юля… – донеслось с другой стороны.
Я обернулась, и меня захлестнула волна безудержной радости: у окна сидел Никита. Вид у него был довольно мрачный…
– Привет, – улыбнулась я.
– Привет, – хмуро ответил Никита.
Обычно он более благосклонен. Я привыкла купаться в лучах его влюблённых взглядов, а сейчас…
Мы находились в больничной палате. У противоположной стены стояла – пустая – вторая кровать, с белой круглой спинкой. Никита не торопился прервать тяжёлое молчание. Я мучительно пыталась вспомнить, что же произошло. Почему мы в больнице? Кажется, вчера что-то случилось…
Вчера?
Или…
Как долго я была в отключке?
Дверь палаты распахнулась, и на пороге появился врач в зелёной медицинской пижаме и с фонендоскопом на шее. Короткие рукава униформы не скрывали крепких бицепсов, в вырезе фуфайки колосилась буйная растительность.
– Ну что, Юля, оклемалась? – прогромыхал врач. Если б к этому моменту я ещё не вышла из анабиоза, то от его трубного баса обязательно вернулась бы к жизни. В волосатом дядьке с фонендоскопом я узнала Никитиного друга Вадима. – Напугала ты нас, девушка. Ты ей сказал?
Никита удручённо покачал головой, подпёр лоб кулаком и застыл в этой позе.
– Значит, не сказал? – вздохнул Вадим.
– Нет.
Что Никита попытался скрыть? Почему он так удручён? Я хочу знать правду… В голове сразу закружился хоровод мыслей, одна страшней другой. Я умею выстраивать убийственные гипотезы – в этом деле мне нет равных. Вероятно, у меня обнаружилось неизлечимое аутоимунное заболевание. Или рак в последней стадии с метастазами. Или…
– Юля, ты потеряла ребёнка, – произнёс Вадим. – Сочувствую.
Я замерла и в тот же момент ощутила, что на меня падает двадцатиэтажный дом.
– Что? – пролепетала я чуть слышно.
Кирпичи, плиты падали сверху, вздымая клубы бетонной пыли, два штыря арматуры вошли прямо в грудь… Я стала задыхаться.
– Ты потеряла ребёнка. Наверное, ты не знала, что была беременна? Иначе не существует оправданий для твоего легкомысленного поведения.
– Постой, я не понимаю… У меня был ребёнок?
– Да, ты была беременна. Семь-восемь недель. Но увы.
Я уставилась в одну точку, не в силах осознать и принять новость. Неужели случилось то, о чём я мечтала и грезила? Ещё каких-то семь месяцев, и у меня бы родился ребёнок! Но это сладкое, долгожданное сокровище почему-то не удержалось во мне, ускользнуло, исчезло, словно его и не было. Почему я его потеряла?
– И-и-и, – заскулила я. – Ы-ы-ы…
Слёзы покатились по щекам.
– Нет, это неправда! – всхлипнула я. – Это неправильно, несправедливо.
– Извини, Юля, но ты сама виновата, – холодно произнёс Вадим. – Тебе не шестнадцать лет. Надо было головой думать.
О чём он?
Я не понимаю!
Я беспомощно посмотрела на Никиту – почему он меня не защищает? Ведь он всегда бросается на мою защиту, о чём бы ни шла речь. А сейчас молчит. Разве я могу быть виновата в том, что потеряла нашего ребёнка? Для меня это страшная трагедия. Я её пока не прочувствовала до конца, только слегка прикоснулась к ней мыслью. А впереди ещё ждут безумные ночи, наполненные отчаяньем и тоской.
Эти мужики меня добивают. Один – загадочными упрёками, другой – суровым молчанием.
Вадим отцепил иглу от моей руки.
– Сегодня и завтра ещё полежишь. Прокапаем две капельницы. А завтра вечером, наверное, уже отпущу домой. Потом надо будет пропить антибиотики. И ещё. Юля, заканчивай с кофе. Никита сказал, ты его пьёшь литрами. А у тебя отвратительная ЭКГ. Потом как-нибудь обязательно навести кардиолога.
– Спасибо, – кивнул другу Никита и поднялся, чтобы пожать ему руку. На меня он не смотрел.
– Почему он разговаривал со мной так пренебрежительно? – обиженно спросила я, когда Вадим вышел. – И почему ты ему позволяешь? В чём я виновата?
