Все события, происходящие в романе, вымышлены, любое
сходство с реально существующими людьми — случайно.
Автор
Часть I
…“Сколиоз, аллергия на крыжовник, и к тому же в детстве
занималась самыми преступными видами спорта. С точки зрения какой-нибудь
зачумленной супер-Линды Евангелисты… Академической греблей, например. Или
толканием ядра, ежу понятно… Куда только смотрели имбецилы-родители, так
испохабить девчонку! Бедная ты бедная, а со спиной у тебя труба… Не те позы
принимаешь, когда дело доходит до секса. Если, конечно, вообще доходит до него,
а не до сносок в “Камасутре”, — думал патологоанатом.
"Совсем не похожа на
красавчика-брата-погибель-всех-швей-мотористок. Крановщиц из пригорода,
приемщиц ателье и кондукторов с высшим филологическим… Даже мои ботинки больше
смахивают на красавчика, чем она. Даже шнурки от ботинок. Бедная ты бедная, а
растреклятым онучам самое место в мусоропроводе. Три года оттаскал, пора и
честь знать”, — думал следователь.
"Голубок и горлица никогда не ссорятся… Этого не может
быть. Не может. Не может… Все, что угодно. Только не это. Голубок и горлица
никогда не ссорятся. Никогда. Бедный ты бедный, а виноград?.. Целая сумка
винограда и твои любимые гранаты… Что я теперь с ними буду делать?” — думала
Настя.
— Прошу, — промурлыкал патологоанатом игривым
тоном, более уместным для бокала шампанского с последующим приглашением на
танец, чем для морга судебной экспертизы.
Следователь посмотрел на него с привычной укоризной и дернул
подбородком: креста на тебе нет, мясник-расстрига, дневальный по бойне, креста
на тебе нет.
Конечно, нет.
Патологоанатом осклабился и подмигнул следователю разбойной
серьгой в ухе: конечно, нет! Я же буддист. И все мои покойнички, выпотрошенные
и пронумерованные, тоже приобщаются, ожидают реинкарнации, ковыряясь в мертвых
носах. Под белыми простынками. А белый, как известно, цвет траура на родине
папаши-Шакьямуни, так что все приличия соблюдены.
— Подойдите, пожалуйста. — Следователь ухватил
Настю за локоть и почти силой подтащил к телу, целомудренно прикрытому
простыней. А патологоанатом приподнял ее край.
Голубок и горлица никогда не ссорятся.
Это было правдой. Они никогда не ссорились. Настя и Кирюша.
Настя — старшенькая, Кирюша — младшенький. Девять лет разницы в возрасте ничего
не значили. Девять — любимое число Кирюши, тройственный союз мысли, тела и
духа, порядок внутри порядка, девять ангельских хоров. Кирюша тоже пел в хоре —
не в ангельском, конечно, а в самом обычном хоре их местного культпросвета. А
потом бросил все — и хор, и училище. И родной городишко у моря, где самой
большой достопримечательностью была мемориальная доска на здании больницы:
“Здесь 3 — 11 сентября (по старому стилю) 1915 года находился на излечении
чувашский советский писатель Иоаким Максимов — Кошкинский”.
…Он бросил все — и Настю заодно. И уехал в этот северный,
бледнолицый и бесприютный город. Чтобы теперь, спустя три года, покончить жизнь
самоубийством.
— Узнаете? — спросил следователь.
Что теперь делать с виноградом? И с гранатами — твоими
любимыми?.. И эта полоса на шее — нет, Настин Кирюша никогда бы такого не
сделал. Никогда.
— Узнаете? — Следователь начал проявлять признаки
сдержанного нетерпения.
Настя отрицательно покачала головой, а потом ухватилась за
край каталки.
— Значит, не узнаете? А по документам значится, что это
Лангер Кирилл Кириллович. Ваш брат.
Он вовремя поднес ей стакан воды, патологоанатом. Он знал,
что нужно делать, в таких случаях: все цепные псы у ворот Смерти это знают.
Настя застучала зубами о стакан.
— Это не мой брат. Нет. Нет… Нет… Следователь и
патологоанатом переглянулись: может быть, спирту ей в глотку? Может быть,
вывести слабонервную страдалицу от греха подальше? И вообще, имеет ли какое-то
отношение к душке-самоубийце эта провинциальная фря?..
— Держи ее, — процедил следователь, когда Настя
потеряла сознание.
— Твою мать. Третья емкость за неделю, — процедил
патологоанатом, когда стакан с остатками воды разбился вдребезги.
…Она пришла в себя на кушетке, в подсобке весельчака
патологоанатома, устроившегося как раз напротив, под плакатом “SEX PISTOLS”
FOREVER”. От обоих подванивало формалином, а следователь (совсем уж лишний в
этой келье) взирал на Настю со свирепым состраданием.
— Ну, как? Полегчало?
— Да, — соврала Настя и машинально одернула юбку.
“Напрасный труд, мадам. — Патологоанатом был прожженным циником, как и
полагается его собратьям по профессии. — Никому и в голову не придет
предположить, что под вашим подрясником скрывается нечто из ряда вон”.
"Напрасный труд, гражданка. — Следователь был
прожженным законником, как и полагается людям его профессии. — Пасть
жертвой статьи 131 <Статья 131 УК РФ — изнасилование> УК РФ вам не светит
даже при самом худшем раскладе”.
— Думаю, не стоит больше…
— Стоит. — Настя уже взяла себя в руки. — Я
должна… Черт возьми, ты должна была приехать раньше, только и всего! Сразу же
после его странного звонка — собраться и приехать. Не ждать, пока снимут айву,
чтобы дозревала на закрытой террасе. Не ждать, пока разольют по бочкам первое в
этом году вино. А инжир, а варенье из розы, а сыроварня!.. Все это оказалось
важнее, чем Кирюша, сунувший голову в петлю за тысячи километров от ее постылой
сыроварни. И ее постылой жизни…
Теперь он лежит за стеной, с фиолетовой полосой на шее, с
опущенными уголками губ, с седыми висками.
— Почему он седой? — спросила Настя у следователя.
Следователь пожал плечами.
— Ему всего-то двадцать один, — не унималась
она. — Почему он седой?
— Когда вы видели брата в последний раз?
Вот он — вопрос, на который у нее никогда не было ответа!..
Она бы многое могла рассказать этому квадратному, отъевшемуся на нераскрытых
заказухах представителю закона, имя которого так и не смогла запомнить. О том,
как Кирюша выстригал себе челку под самый корень и жег спичками ресницы, —
только бы не быть таким по-девчоночьи хорошеньким. О том, как он ненавидел изюм
в детстве. И Зазу — в отрочестве и ранней юности (Заза — ее муж и благодетель.
“До кровавых соплей благодетель”, — так и сказал Кирюша перед тем, как
бросить в сумку головку брынзы и яблоки. Перед тем, как бросить ее саму. И
уехать в Питер)…
— Когда вы видели брата в последний раз? — снова
напомнил о себе следователь.
— Три года… Три года назад.
— Стало быть, приехали в гости?
— Кирюша… Кирилл позвонил мне…
