— Это я, Витек. Срочно приезжай, у нас неприятности…
Нет, не по этому поводу. Немедленно. Жду.
— Ну, — спросил Пацюк, когда Кульчицкий положил
трубку. — Он подъедет?
— Вы же слышали…
— Через сколько он будет?
— Если это срочно, то минут через двадцать… Не позже.
— Хорошо. Пусть ваша медсестра…
— Она ни при чем… Она хорошая девушка, —
запричитал Кульчицкий.
— Пусть она его встретит. Или вы сами встречаете его?
— Нет… Обычно я жду в кабинете.
— И без глупостей. — Предупреждение Пацюка,
топором повисшее в спертом евростандарте кабинета, выглядело излишним.
…Ровно через двадцать одну минуту кто-то подергал ручку
снаружи.
— Витек, это я.
— Входи. — Если голос Кульчицкого и дрожал, то
лишь совсем чуть-чуть.
Забелин напрягся. Насторожились и все остальные. Дверь
кабинета приоткрылась, и на пороге показался ничем не примечательный молодой
человек лет тридцати с чисто выбритым черепом. Внешность его можно было бы
назвать абсолютно ординарной, если бы на самом конце подбородка не курчавилась
крошечная, заплетенная в косицу борода.
— Привет, Витек, — мельком осмотрев кабинет,
произнес молодой человек. Совершенно спокойным голосом. То ли по инерции, то ли
потому, что вообще привык никому и ничему не удивляться. — Это твое
срочное дело? Так я и знал…
За его спиной уже мелькали тени. А парень смотрел на
Кульчицкого в упор, не выказывая ни малейшего признака волнения.
— Дурак ты, Витя, — ласково произнес парень, когда
ему завели руки за спину. — А дуракам везет. И тебе повезло… Не успел я до
тебя добраться.
Но Забелин как будто не видел ни парня, ни покрывшегося
испариной Кульчицкого. Егор Пацюк — вот кто занимал его сейчас больше всего.
А на Пацюка…
На Пацюка страшно было смотреть. Рот его приоткрылся, глаза
выпрыгнули из орбит, а и без того непокорные волосы встали дыбом.
— Борода, — пролепетал Пацюк. — Ты что здесь
делаешь?
— Это он, — услужливо вякнул Кульчицкий. —
Это я ему звонил.
— Ты что здесь делаешь, Борода?!
— А ты? — совершенно спокойно спросил
Борода. — Что ты здесь делаешь? Мог хотя бы сообщить, что не придешь
ночевать…
— Это ты, Борода?! Как же… Борода!..
Бритый череп дернулся, и человек, которого Пацюк назвал
Бородой, тихо рассмеялся.
— Увэй, друг мой… Увэй. Но учти, в этой истории я не
самый главный…
* * *
…Это была старая, ничем не примечательная двухэтажная дача.
Они дошли до нее в полной тишине, только раз Кирилла № 2 потревожил телефон.
— Нещередов, — бросил он в трубку. — Нет,
сегодня меня не будет. Завтра, возможно, тоже. Переговорите с секретарем.
— Нещередов. — Настя сбила прутиком желтый
березовый листок. — Это ваша фамилия?
— Уж какая досталась… Отца и отца отца… И моя
соответственно.
— А куда мы идем?
— Увидите.
Но Настя уже видела. Мрачный лес, где сосны были небрежно
перемешаны с березами и осинами; мрачная дача с мрачной сеткой голландских
окошек; узкая, засыпанная хвоей тропинка. И зачем нужно было оставлять машину
чуть ли не в километре отсюда?..
— Мне можно начинать бояться? — Она хотела
пошутить, но голос дрогнул, и шутки не получилось.
— Нет. Я скажу, когда будет можно. — Интересно, а
он шутит или нет?
Настя недоверчиво хихикнула. А лицо Кирилла № 2 осталось
неподвижным.
Неожиданно на втором этаже кажущейся безжизненной дачи
зажегся свет. Он возник так внезапно, что Настя даже поежилась.
— Там кто-то есть? — спросила она.
— Наверняка. В таких домах всегда водится всякая
нечисть. Не обращайте внимания.
Тропинка, угрюмо подбежав к самому крыльцу, закончилась.
Кирилл № 2 поднялся по ступенькам и толкнул дверь. И протянул Насте жесткую
руку:
— Прошу.
Только теперь она испугалась по-настоящему. Какой же надо
быть дурой, чтобы согласиться поехать с малознакомым человеком в совсем
незнакомое место. Где обещанное респектабельное заведение? Где каминный зал в
хорошем ресторане? Она совсем не настаивала, но… А этот лес, а эта деревянная
дача!.. Если с ней что-нибудь случится…
Если с ней что-нибудь случится, то никто не узнает — это
во-первых.
И никто не пожалеет — во-вторых. Потому что ей давно пора
гореть в аду за свои дела и делишки. И за снятый лифчик тоже…
— Прошу, — повторил Кирилл.
Далеко она все равно не убежит. Да и Кирилл… Она ездила с
ним к черту на рога, и он был угрюмо-мил и не делал ничего предосудительного,
хотя, наверное, мог бы… А как он трогательно о ней заботился, когда она
надралась в “Морском волке”! Даже снял с нее ботинки. А всего остального не
трогал. Да и не стоило везти ее сюда, она бы могла и в городе…
Интересно, что такого она могла сделать в городе? Уж не то
ли самое, из-за чего был отправлен в отставку лифчик?..
— Вы идете?
— Иду. — сказала Настя и поднялась по скрипучему
крыльцу.
… Дом встретил ее затхлой рассохшейся тишиной. Тишина по
углам, тишина на старых, н??кому не нужных стульях, на перилах лестницы, ведущей
на второй этаж. Узенькая полоска света лежала на половицах и указывала
направление.
— Наверх, — продублировал указание света Кирилл №
2. Голос его странно изменился, стал жестким и сосредоточенным. И не предвещал
ничего хорошего.
Настя подчинилась. А что еще оставалось делать?
— Осторожно, пятая половица снизу приподнята, —
сказал Кирилл, когда Настя уже споткнулась и больно ударилась коленом о
ступеньку, — Я предупреждал.
— Вы очень галантны, — проглотив слезы, она продолжила
движение наверх, которое казалось бесконечным.
На последних трех ступенях Кирилл обогнал ее и широко
распахнул дверь на второй этаж.
…Комната была небольшая, но довольно уютная, с
яблоками-дичками, разбросанными прямо на полу, со старой горкой из мореного
дуба, с соломенным креслом-качалкой, с круглым столом посередине. С низко
висящей лампой под абажуром. Со странной печью, больше напоминающей топку, с
драпировками, наброшенными на ребра старинных ширм…
И… с Дмитрием Быковым.
Быков сидел на оттоманке в позе лотоса. Глаза его были
закрыты, а глотка сама по себе высвистывала полузабытый пошленький мотивчик:
“Мальбрук в поход собрался”.
— Я привел ее, — бросил Кирилл, прикрывая дверь за
собой.
