— И что? Поводил он вас по дому?
— Держи карман шире — “поводил”… Поухмылялся нам из-за
забора ухмылкой своей кацапской — и все. А я сразу его заподозрил. Как увидел
девушку, так сразу и понял — он, собацюра, вампир, поганец!..
Забелину пришлось приложить определенные усилия, чтобы
вернуть беседу в более спокойное русло. Впрочем, и сам Полтавченко уже
перегорел. Теперь его интересовало только одно: когда будут судить гнусного
ката <Палача (укр.)>, оборотня и извращенца. Прозрачно намекнув, что
следствие разберется во всем произошедшем и авторы преступления будут наказаны
по справедливости, Забелин выпроводил экспансивного хохла восвояси.
Следующим на очереди был Бабаджон Насруллаев, забитый
улыбчивый дехканин с лицом Авиценны. Сорок минут мучительных выкладок на
пальцах — и Насруллаев подтвердил все сказанное приятелем. Да, он первый
заметил свет в окне особняка во время совершения утреннего намаза. Он давно
выбрал себе это чистое место на отдаленном, самом высоком холме — для молитв.
Да, когда молитва была закончена, он на некоторое время задержался на вершине,
привлеченный светом. В это время к нему присоединился Павло. Он указал ему на
свет. Оба решили выяснить происхождение загадочных отблесков.
Приятели Насруллаева и Полтавченко ничего существенного к
уже данным показаниям добавить не могли. Русский они знали “мало-мало, якши?”,
но общую картину состряпать сумели. Все пятеро эти два выходных провели на
рабочих местах — как и предыдущие субботы и воскресенья. Никто из них понятия
не имел даже об имени соседа; никто никогда с ним не разговаривал; никто
никогда не видел возле дома посторонних; никто никогда не видел, чтобы к
Спасскому приезжали гости. Слова “никто” и “никогда” доминировали в лексиконе
залетных строителей, и Забелину пришлось смириться с тем, что ничего больше он
из косвенных свидетелей не выдоит.
Как ничего не выдоит и из самого Спасского.
Этот — крепкий орешек, этот будет держаться до последнего.
Забелин хорошо знал этот тип лютиков-хиппи, модернизированных урбанистических
дурачков в очочках без оправы “Арриведерчи, Roma” и с университетом за плечами.
И не просто с университетом, а с каким-нибудь гуманитарным вывертом. Английский
с французским да немецкий с испанским их не прельщают, подавай им что-нибудь
поэкзотичнее. Португальский без примесей, японский с каллиграфией или малайский
с диалектами…
Да, такие типы никогда не нравились Забелину. Кроме
приснопамятных очочков, в джентльменский набор Феликса Спасского входили:
копеечная серьга в ухе (в виде дракона, кусающего свой хвост), копеечный
перстенек на мизинце (в виде скорпиона, жалящего себя в голову) и не
поддающиеся исчислению веревки на запястьях.
Во времена юности Забелина собирательный образ Феликса
Олеговича Спасского украшал собой стенды “ОНИ МЕШАЮТ НАМ ЖИТЬ”.
Сам Спасский держался совершенно спокойно, если не сказать —
отстранение. Его совсем не смущало то обстоятельство, что задержан он был
неподалеку от места преступления, а именно — спящим на раскладушке, под которой
стоял таз с кровью убитой.
— Вы же понимаете, что это ничего не значит, господин
следователь, — мягко увещевал подозреваемый Забелина.
— Значит, вы полагаете, что убийство в доме, который вы
сторожите, ничего не значит?
— Я к нему непричастен.
— А таз с кровью под вашей раскладушкой… Как он там
оказался?
— Вот вы и должны установить, как он там оказался. Вы
ведь сотрудник правоохранительных органов, не я. И вы должны доказать мою
невиновность или найти более существенные доказательства моей виновности, чем
эта… емкость с кровью. Разве на ней уже обнаружены мои отпечатки?
Спасский снял свои старенькие “Арриведерчи, Roma” и
аккуратно протер их рукавом. И кого-то живо напомнил Забелину. Где-то он уже
видел и эту лисью мордочку, и эти бесцветные, сдвинутые к переносице глазки, и
такие же бесцветные волосики… И короткую верхнюю губу.
— Кое-какие отпечатки на … как вы сказали, “емкости”,
обнаружены, — соврал Забелин. Соврал от отчаяния: не было на тазу никаких
отпечатков. — Так что нам остается подождать только результатов
дактилоскопии.
— Подождем. Время ведь у нас есть? — Спасский,
этот блеклый обмылок, откровенно хамил следователю.
— Время есть. А пока расскажите мне, где вы были в
субботу вечером.
— Когда было совершено убийство, я так понимаю? —
холодно уточнил Спасский.
— Правильно понимаете.
— Меня не было. Я уезжал на выходные.
— Надеюсь, найдется хотя бы несколько свидетелей,
которые это подтвердят?
— Надеюсь. — В голосе Спасского послышались
тревожные нотки.
— Мать, сестра, возлюбленная. — Забелин сразу же
ухватился за кончик этой тревоги и принялся рвать ее зубами.
— Мама сейчас в санатории… “Северная Ривьера”. Это
недалеко от Зеленогорска. Санаторий для сердечников, — пустился в пространные
и совершенно ненужные объяснения Спасский.
Он явно занервничал. Это было уже кое-что, и Забелин
воспрянул духом.
— Значит, вы ездили к ней?
И снова сторож продолжил манипуляции с очками.
— Не совсем.
— Что значит “не совсем”?
— Я собирался поехать. Даже взял билет на электричку…
Но в последний момент решил остаться в Питере.
— Что вы говорите! И почему вы решили остаться?
— Купил книгу, — просто сообщил Спасский. —
Довольно редкую. Я давно ее искал. А когда нашел, то…
— То?
— Просто вернулся домой. Я так безуспешно за ней
гонялся, и когда, наконец, заполучил, — просто стало жаль тратить время на
пустяки.
— На мать и санаторий “Северная Ривьера”?
— Возможно, я не совсем точно выразился…
— И что это за книга?
— “Бодо Тодол”, — после непродолжительного
молчания раскололся Спасский. — Тибетская “Книга Мертвых”. Дореволюционное
издание. Без купюр…
Только теперь Забелин понял, кого так сильно напоминает ему
Феликс Олегович Спасский. Гиммлера! Такого же тихоню-палача и доморощенного
оккультиста!
— Вы ведь видели место преступления, Феликс Олегович.
— Да. Я видел место преступления, — после
непродолжительного молчания подтвердил сторож.
Забелина передернуло от бесстрастности его голоса. Даже если
Спасский, как он утверждает, и невиновен в убийстве, мог бы проявить хоть
какое-то сочувствие к жертве, хоть какое-то сострадание.
— И что вы скажете по этому поводу?
— Глупость.
— Глупость?
— Люди, которые… Которые совершили это, не имеют
никакого отношения ни к одному из культов. Они понятия не имеют о сатанизме.
