Пацюк имел неосторожность выехать на место происшествия
вместе со следственной группой — и тут же был сражен наповал утонченной
красотой приятельницы покойного. Впрочем, поговорить с ней стажеру не удалось.
Дело было настолько явным, что следственная группа, пробежав галопом по
квартире сумасшедшего, свернула работу в рекордно короткие сроки. Паспортные
данные самоубийцы, паспортные данные соседей, паспортные данные (вдох-выдох,
выдох-вдох!) черноволосого ангела. Впрочем, паспортные данные его не
интересовали. Куда больше его заинтересовало имя, на которое ангел откликался.
Мицуко.
В этом было что-то смертоубийственно-японское.
Нет, японкой она не была, черта с два, но этот черный
макияж, этот длиннющий и почти девственно-чистый плащ, который оказался не по
зубам питерской грязи, сигарета “More”, небрежно сжатая губами!.. Было от чего
прийти в возбуждение.
Самоубийцу Пацюк так и не увидел — его сняли с трубы в
ванной и упаковали в черный пластиковый мешок без непосредственного участия
стажера. Да и что могло значить какое-то вшивое самоубийство, если на кухне
снимали показания с самого прелестного существа, которое только можно себе
вообразить! А этот бесчувственный хрен Забелин разговаривал с этим существом
так, как будто оно было последней судомойкой, последней официанткой или
(господи, прости!) последней шлюхой, которой достаются самые невыгодные и плохо
освещенные места на панели!..
Пацюку потребовалось совсем немного времени, чтобы спечься
от внезапно вспыхнувшей страсти, — и к тому моменту, когда Мицуко, надув
глуповато-черные губки, подписывала протокол, он был уже готов. Хорошо прожарен
и приправлен специями. Но подойти к предмету вожделения так и не решился.
Во-первых, он был всего лишь жалким стажером, то есть промежуточным звеном
между листком протокола и служебно-разыскной собакой. Во-вторых, жалкая куцая
куртка и такие же жалкие неначищенные ботинки!.. В-третьих, четвертых, пятых…
Добравшись до десятого пункта, Пацюк понял, что никаких шансов у него нет. Во
всяком случае — пока.
Дело быстро прихлопнули, как назойливую муху. А протокол,
подписанный Мицуко (о папирус фараона, о Священное Писание!), был подколот к
еще нескольким листкам, заключен в папку и похоронен в сейфе Забелина. Чуть
позже Пацюку удалось выудить адрес черной, как вороново крыло, дивы, но дальше
дело не пошло. У стажера не было никакого повода вновь побеспокоить красотку!
Не помогла даже “Практическая психология”, не говоря уже об Эдогаве Рампо. И
Пацюк подленько отвернулся от своего недавнего кумира и перекочевал на страницы
средневековой любовной лирики — конечно же, японской.
Он засыпал под утро с томиком какого-нибудь Хаттори Рансэцу
<Хаттори Рансэцу (1654 — 1707) — японский поэт> на груди, — но даже
во сне его преследовала чертова Мицуко в одном лишь чулочном поясе. Пацюк
почему-то свято верил, что женщины, подобные Мицуко, обязательно носят чулки. В
его не замутненных жизненными реалиями представлениях чулки были высшим
проявлением сексапильности и — страшно подумать! — женского эротизма.
В мучениях безответной и совершенно бесперспективной любви
прошло три дня. Пацюк потерял всякий интерес к делам Управления, он даже
забросил графическую схему двойного убийства на Наличной, которую усердно
вычерчивал на протяжении двух последних недель. И принялся за новую схему —
ненавязчивого знакомства с Мицуко. Но схема не вытанцовывалась. И надо же было
такому случиться, что именно в этот момент появился свет в конце тоннеля!
Свет этот возник внезапно, и исходил он от робкой тетехи в
черном, которую Забелин приволок в их кабинет на исходе рабочего дня — третьего
по счету с момента появления Мицуко в жизни стажера. Поначалу Пацюк не
вслушивался в их разговор, но упоминание о Кирилле Лангере заставило его
насторожиться. Спустя несколько минут все прояснилось.
Тетеха в черном оказалась родной сестрой покойного! Она
приехала откуда-то из Тмутаракани, все время одергивала юбчонку и никак не
могла поверить в самоубийство брата. Но главным оказалось совсем другое — мадам
настаивала на встрече с его подругой.
На встрече с Мицуко!
Пацюк едва не упал со стула. А над головой нескладной
провинциальной сестры покойного вдруг возник нимб. Вот именно нимб. Эта святая
приведет его прямиком к такому невыразимо прекрасному японскому имени! Повод —
самый невинный. Он станет наперсником, он будет сопровождать эту деревенщину,
которая, судя по всему, и двух слов связать не может.
Забелин, даже не подозревавший о буре чувств в груди
стажера, вручил сестре удушенного Кирилла Лангера кое-какие вещички и ключ от
его квартиры. С последним вышла заминка: следователь начал путано объяснять
тетехе, как добраться до Второй линии, а та никак не могла взять в голову, что
улица именно так и называется: “Вторая линия”.
— Вторая линия чего? — кротко спросила она, глядя
на Забелина такими же кроткими глазами.
— Вторая линия Васильевского острова. —
Следователь, очевидно, решил посоревноваться в кротости с придурочной сестрой.
— А улицы на этой линии есть?
— Есть. Вторая линия и есть название улицы. Вторая
линия, дом 13, квартира 13.
— Но…
Вот он и наступил — звездный час Пацюка! Задержав дыхание,
он встал со стула и самым независимым голосом произнес:
— Если не возражаете, шеф, я могу проводить… нашу
гостью.
— Очень меня обяжешь, — Забелин посмотрел на стажера
с суровой отцовской нежностью. — Вы как, Настасья Кирилловна, не
возражаете, если наш сотрудник вас проводит?
— Нет, — тетеха покраснела. — Я буду очень
рада… “А уж как я буду рад, — подумал Пацюк. — Особенно когда придет
время представить тебя моей очаровательной луноликой, солнцеподобной красотке!”
— Вот, возьмите… — Черносотенная (если исходить из
прикида) мадам как будто что-то вспомнила. — Я Кириллу везла… Но ему
теперь не понадобится.
И вынула из сумки несколько огромных гранатов — каждый
величиной с прокурорское пресс-папье.
— Да что вы! — сразу же засмущался следователь,
постоянно находящийся под дамокловым мечом статьи № 290 УК РФ: “получение
взятки должностным лицом”. — Не стоит, право…
— Берите, берите… Это наши, Вознесенские. Из
собственного сада.
После минутных прений гранаты рухнули в пропасть рабочего
стола Забелина, а Пацюк подхватил мадам под руку. Хотя какая уж там “мадам”,
так, перепуганная, ушибленная страшной вестью девчонка. Даром что обручальное
кольцо въелось в палец и потускнело от времени.
После того как девчонка скрылась за дверью, Забелин
придержал ретивого стажера.
— Ты уж смотри поаккуратнее с ней. Сам понимаешь.
— Все будет в порядке, шеф.
— Останься с ней на некоторое время, если будет нужно.
— О чем разговор!
