А такого Забелин не любил и такому не верил.
И потом — против Спасского были только косвенные улики. И
они никак не хотели превращаться в прямые. Орудие преступления так и не было
найдено. Отпечатки Спасского на месте преступления тоже отсутствовали, хотя это
было и не принципиально. За сутки можно было дезинфицировать и не такую
площадь… Но на его теле не было найдено ни одной царапины. А ведь Мицуко
оставила на ком-то свою метку!
Забелин перевернул страницу и без всякого удовольствия
написал:
СПАССКИЙ ФЕЛИКС ОЛЕГОВИЧ
1. Болван (редкостный болван. Прим. мое. Забелин).
Ничего другого на ум не приходило, и первый пункт оказался
единственным. Только болван (при условии, конечно, что он убийца) мог не
позаботиться об алиби. Хотя бы о простейшем, для которого нужен
один-единственный звонок какому-нибудь старому приятелю.
— Только болван (при условии, конечно, что он — не
убийца) мог не проверить дом, вернувшись после двухдневного отсутствия.
Только болван (при условии, конечно, что он — редкостный
болван) мог целую ночь провести рядом с трупом и даже ухом не повести. И даже
не заглянуть к себе под раскладушку. И не почувствовать приторного запаха
крови…
И уже не болван, а законченный идиот мог сторожить дом целый
год и не поинтересоваться его историей.
А тут еще улика, найденная на полочке в ванной в квартире
Мицуко… Забелин пристегнул к ней несколько других улик. Которые добыл сам,
незаконно, в обход дела. И попросил Крянгэ сделать по ним заключение. Теперь
оставалось только ждать визита судмедэксперта.
…Крянгэ появился в конце дня, когда Забелин, загнавший себя
в угол размышлениями по скользкому сатанинскому делу, рисовал в заветной
тетрадке круги, ромбы и параллелепипеды.
— Работаешь? — спросил он у Забелина.
— Пашу, — хмуро отозвался тот. — Как конь
педальный.
— Как кто?
— Такие игрушечные лошади, знаешь? G педалями.
Вжик-вжик. Вжик-вжик. Ну, о чем нам нашептала экспертиза?
— Ты по поводу того, что мне дал? Слушай, где ты вообще
это надыбал? — Нос у Крянгэ подозрительно лоснился, что было первым
признаком сжирающего эксперта любопытства.
— Сначала официальное заключение, — отрезал
Забелин.
— Ну хорошо. Смерть гражданки Алексеевой Е. С.
наступила в субботу вечером, между десятью тридцатью и одиннадцатью часами, в
результате…
— Да сам я знаю, в результате чего! — заорал на
Крянгэ Забелин. — Что дальше?
— А дальше у меня для тебя интересное известие, —
улыбаясь, сказал тот. — Незадолго до смерти девушка имела сексуальный
контакт.
— Действительно интересное…
— Тебя, я смотрю, это совсем не волнует…
— Отчего же… Волнует. Сексуальные контакты являются
моим приоритетом.
— Тогда продолжу. В каминной золе содержатся небольшие
фрагменты ткани. Скорее всего — это одежда жертвы. Сожжена практически
полностью. Кроме одежды, жгли еще какие-то бумаги, довольно жесткие, возможно —
кусочки картона. На это указывает специфический состав пепла. Бумаги эти жгли
уже после того, как одежда была уничтожена.
— Что еще?
— Теперь по поводу нитки, которую мы извлекли у нее
из-под ногтя. Нитка — достаточно плотная, от красной фланелевой рубашки…
— Неужели кто-нибудь до сих пор носит фланелевые
рубашки?
— Не кто-нибудь, а скорее всего убийца. Что касается
микрочастичек кожи… Опять же у нее под ногтями… Экспертиза по ним займет чуть
больше времени. Но к концу недели, думаю, справимся. А группу крови
предполагаемого убийцы могу сообщить тебе уже сейчас. Четвертая группа, резус
отрицательный…
— Н-да… — Забелин откинулся на спинку кресла. — А
у самой жертвы?
— Вторая, резус положительный.
— А у Спасского?..
Крянгэ надолго замолчал. А потом произнес с едва скрытой
досадой:
— Первая, резус положительный.
— И что мы имеем, Федор Игнатьевич? — Что?
— А имеем мы полную задницу. Как я, впрочем, и
предполагал. Да, если тебе интересно… Феликс Спасский длительное время состоит
на учете в одном частном пикантном кабинете… После тяжелой травмы три года
назад… Короче, он импотент… Во всяком случае, был им до последнего времени.
Лицо Крянгэ исказила гримаса, и он инстинктивно прикрыл
рукой пах.
— На себе не показывай, — посоветовал Забелин.
— Бедняга… — Крянгэ принялся интенсивно плеваться через
левое плечо.
— Так что твое сообщение о романтическом соитии в жилу,
как ты понимаешь… Ладно, оставляй мне это чертово заключение, я попозже с ним ознакомлюсь.
Что с моей просьбой?
— Ну, наконец-то! А то заключение, заключение…
Крянгэ бросил на стол Забелина красную папку, присел на стул
и принялся постукивать пальцами по еще одной папке. Зеленой.
— Зеленый — цвет надежды. Колись, — воззвал
следователь к эксперту.
— Может быть, ты мне объяснишь для начала?
— Все будет зависеть от того, что ты мне принес.
Крянгэ, невольно поддавшись торжественности момента, раскрыл
папку и хорошо поставленным голосом взвыл:
— Начнем с волос. Структура образца “а”, найденного в
квартире убитой, и образца “б”, предоставленного эксперту Крянгэ Ф. И.
следователем Забелиным Д. К., абсолютно идентична. Из чего следует вывод, что
волосы эти принадлежат одному человеку.
— Дальше.
— Пункт второй. Отпечаток большого пальца правой руки,
обнаруженный на бокале в квартире убитой, и отпечаток, предоставленный эксперту
Крянгэ Ф. И. следователем Забелиным Д. К., полностью совпадают. Из чего следует
вывод, что отпечатки эти принадлежат одному человеку.
— Да… Одному человеку.
— И ты знаешь, кто этот человек?
Забелин поднялся и принялся ходить по кабинету. —
Возможно, Федор Игнатьевич. Возможно… И все равно, кем бы он ни был… Я не
понимаю, как они попали в особняк! И он, и девушка… Свидетели утверждают, что к
особняку никто и близко не подходил…
— Ну, на свидетелей в таких делах…
— Их было трое! Трое свидетелей. Ты понимаешь — трое.
Они работали на открытой площадке, в том крыле, которое выходит на “Чертову
мельницу”. Я сам ее видел… Оттуда хорошо просматривается вход в особняк… Начали
в субботу, в восемь утра. Там же и обедали. И закончили в половине двенадцатого
ночи. И никого в особняке не было.
— Стало быть, уходящего Спасского они тоже не видели?
— Нет. Но это не противоречит показаниям самого
Спасского. Он ушел в половине седьмого, в сторону Юкков. Там вышел на трассу.
Говорит, что поймал попутку. Так что видеть они его не могли. И вообще видели
сторожа крайне редко, даже когда он был в доме. Спасский мог неделями не
выходить из особняка. Слыл затворником.
