— В прошлом году, кажется… Нет, в позапрошлом…
— У тебя разжижение мозгов, сестренка. А это не
лечится.
Еще через год, когда юношеские прыщи, терзавшие Кирилла,
пошли на убыль, он стал просто невыносим. Иногда он поджидал Настю в теплице
или в саду и принимался изводить ее непристойностями.
— Ну-ка, скажи братцу, ты хоть оргазм-то получаешь?
Подобные вопросы приводили Настю в полуобморочное состояние.
И подобные слова тоже. Уж не море ли, засиженное курортниками, нашептывало их
братцу?
— Или по старинке? Сунул, вынул и пошел?
— Как ты можешь?!
— Не-ет, я думаю, все по-другому… Он же грузин,
волосатый самец… — Именно это обстоятельство почему-то выводило из себя Кирюшу,
который до сих пор не решался брить даже подбородок.
— Он хевсур…
— Один черт! Пилит тебя полночи, а ты лежишь и думаешь
совсем о другом пилильщике. Который портит твои яблони!
— Да нет, — по инерции поправляла Настя. —
Яблони портят как раз плодожорки. И листовертки. А пилильщики опасны только для
смородины.
— Дура ты дура!
Кирюша, как всегда и бывало, сползал в привычную плоскость
“тупости сестры”. И это было лучше, чем разговоры о сексе. Это, во всяком
случае, было понятно. И Настя успокаивалась. И даже пыталась умиротворить
неистового брата.
— Если хочешь, Кирилл, мы можем сходить на море. В
следующее воскресенье…
— Обещаешь?
— Обещаю…
Но на море они так и не сходили. В ближайшую к тому воскресенью
пятницу случилось нашествие совки на капусту, а после нашествия Кирюша объявил,
что поступает в музучилище и перебирается в общежитие.
Ровно полтора года он солировал в училищном хоре (за это
время великодушный Заза успел отмазать его от армии, сунув взятку районному
военкому), а потом вдруг объявился в доме с пустой спортивной сумкой и новостью
года.
— Я уезжаю, — объявил он.
— Куда? В область? — спросила Настя. Областной
центр был для нее центром вселенной. Недосягаемым центром.
— В гробу я видел область. Я уезжаю в Петербург. В
Питер.
Это была не вселенная. Это было нечто за гранью понимания
Насти. Где-то между Огненной Землей и Антарктидой. А от зимнего пальто, которое
Заза хотел подарить ему на восемнадцатилетие, Кирюша отказался. Он всегда отказывался
от подарков хевсурского зятя.
— А зачем ты едешь в Питер?
— Надоело все. Не могу здесь больше оставаться.
Он бросил в сумку яблоки и головку свежей брынзы. И
поцеловал сестру.
— Я напишу. А это тебе.
Кирюша вытащил из-за пазухи плотный пакет, завернутый в
бумагу.
— Что это?
— Потом посмотришь…
Последним, что увидела Настя, были спина брата и заросший
легкими волосами затылок. Он шел по осеннему саду, беспечно надламывая веточки
груш (недавно привитой “Вильяме летний”), прямо к калитке в заборе. Солнце
светило так ярко, а спина брата казалась такой родной, что Настя заплакала. Так
горько она не плакала с похорон матери.
Как только за Кириллом захлопнулась калитка, Настя
развернула сверток. Что ж, подарок был вполне в стиле брата, махнувшего рукой на
крестьянку-сестру: “Энциклопедия растений”.
А вечером разразился скандал.
Перед тем как уехать в неизвестность, Кирилл подложил Зазе
последнюю свинью: вырыл кувшин мукузани, приготовленный специально для
совершеннолетия Илико, и нагло распил его прямо в саду. Он покусился на самое
святое — на традицию, и этого Заза не простил ни ему, ни Насте. Целую неделю
Настя выслушивала проклятия в адрес брата: гаденыш, неблагодарная тварь, вор и
приживала, шэни набичуар <Грузинское ругательство>!..
— Шэни дэда моутхан! — неожиданно ответила таким
же ругательством Настя. — Не смей оскорблять моего брата!
Это был первый бунт за десять лет. Зазу как током ударило.
— А ты нэ смэй осквэрнять свой рот такими словами,
жэншина! — прикрикнул Заза на жену. Но скандал прекратился.
…Конечно же, Кирюша не написал. Он пропал на три года, он ни
разу не вспомнил о них и ни разу не напомнил о себе. Он и понятия не имел, что
ее едва не убило сорвавшимся куском черепицы, что Зазе сделали операцию на
желудке, а Илико уезжает учиться в Англию. Недаром они с Зазой работали до
кровавых мозолей и все эти годы не разгибали спины. Набралась кругленькая
сумма, да и родственники подкинули — цхалтубские и зугдидские. Илико Киачели,
сын Зазы Киачели, будет первым в роду, кто поедет учиться за границу!
Все лето Илико и Заза оформляли документы и паспорта, а за
два дня до их отъезда позвонил Кирилл.
— Если бы ты могла… — Казалось, голос шел не из трубки,
а из могилы.
— Что случилось? — крикнула Настя. Ничего.
Короткие гудки.
Вышедший на крик Заза подозрительно посмотрел на нее. Настя
слишком редко повышала голос, чтобы это осталось незамеченным.
— Кто звонил? — спросил он.
— Никто… С почты. — Зазе совсем не обязательно
знать, что звонил ее брат, вор и приживала. — Пришли семена Бере
Александр, поздний сорт, помнишь, я заказывала? Они сказали, что бандероль
слегка надорвана… Я схожу… Возьму.
…С проводами Илико звонок брата отошел на второй план. Сын
уезжал с легким сердцем, он давно не принадлежал матери, а теперь вообще
перестанет принадлежать кому бы то ни было. Впереди его ждет совсем другая
жизнь.
— Вот увидишь, мой сын вырастет и прославит род. Не
будет копаться в земле, как мы, — сказал ей Заза, стоя у такси, которое
должно было отвезти их с Илико в областной центр. А оттуда — в Москву. А оттуда
— в Англию.
Он никогда не говорил — “наш сын”. Всегда только “мой”.
— Пока, дэда <Мама (груз.)>. — Илико крепко
обнял Настю, он так редко ее обнимал. — Я напишу…
Совсем как Кирюша. Тот тоже сказал ей — “я напишу”, но так и
не написал.
— Буду чэрэз двэ нэдэли, — Заза даже не стал
утруждать себя прощальным поцелуем. — Нино и Тамрико помогут тебе с садом.
Я договорился.
Нину и Тамару, их ближайших соседок, Заза иногда нанимал — в
особенно урожайные годы.
— Хорошо. — Настя снова потянулась к сыну, но
дверцы такси захлопнулись, и машина рванула с места.
"Что же я забыла? — подумала она, глядя на
клубящуюся густую пыль. — Ах да! Я забыла заплакать…”
…Дом сразу же опустел, даже горы овощей и фруктов его не
спасали. Если бы она могла, то поехала бы следом за мужем и сыном. Сорвалась и
поехала. Но у Насти даже не было заграничного паспорта. Почему
двенадцатилетнего ребенка нужно было отправлять в Англию? Есть же хорошие,
замечательные школы и в области. Не говоря уже о Москве.
