Лицо Владика казалось электронной схемой, инструкция к
пользованию которой была безвозвратно утеряна. Мальчик и понятия не имел, зачем
существуют глаза, уши, губы, даже веснушки на носу.
Старенькая пациентка медсестры Ламорт была не права:
Melancolie de noire здесь и не пахло. Меланхолия — все же эмоция, все же
реакция.
А Владик не реагировал.
Сжимал в руках плюшевую божью коровку и не реагировал.
Утирая внезапно подступившие слезы, Настя направилась к
дому, возле которого сидел мальчик.
И через час узнала все. От его бабушки Александры Зиновьевны.
Владику совсем недавно исполнилось восемь. Родители мальчика
погибли в катастрофе — то ли автомобильной, то ли авиационной, и Владик с
Александрой Зиновьевной остались одни.
Нет, врачи говорят, что сделать ничего нельзя. Что это
довольно редкое психическое заболевание. Или отклонение, кому как нравится.
Конечно же, она хорошо знает Кирилла. Милый молодой человек
из окна напротив. Владик любит стоять у окна, к сожалению, в деревенских домах
окна маленькие… Кирилл однажды даже сфотографировал Владика, потом они случайно
встретились во дворе, а потом… Как-то само собой получилось, что он стал бывать
у них. Нет, они никогда бы не уехали из Питера, но мальчику противопоказано
такое обилие сырости и камня. Пришлось купить домик здесь, на большее не хватило
денег.
Но она не жалеет.
Да, этого змея сделал для Владика Кирилл. И ей кажется, что
Владик привязан к Кириллу. Кирилл помогал им переезжать сюда, о, он прекрасный
человек. Странно, что в наше жестокое время встречаются такие прекрасные
молодые люди.
Вы его сестра?
Очень, очень приятно! Вы передавайте ему привет, Кириллу.
Настя едва сдержалась. Сказать Александре Зиновьевне, что
его уже нет в живых, она не могла. Тем более что Владик смотрит на дорогу.
Невидящим взглядом.
Да, подтвердила Александра Зиновьевна. Внук часто сидит на
изгороди. И каждое утро она привязывает к изгороди змея, которого соорудил
Кирилл. Владик не просит ее об этом, нет, но она знает, что так нужно.
Вы передавайте ему привет, Кириллу.
Он ведь приезжал сюда недели две назад. Привез кое-каких
продуктов, игрушку для Владика — божью коровку. Но пробыл совсем недолго,
сказал, что у него дела в городе… Она не стала его задерживать, она понимает —
у молодого человека молодая жизнь. Но они так благодарны Кириллу — и сама
Александра Зиновьевна, и Владик… Хотя малыш почти не говорит.
Вы передавайте Кириллу привет. Обязательно.
Она не может настаивать, но… Мальчик все время ждет своего
старшего друга. Он ничего не говорит об этом, но она — бабушка, и она знает.
Кстати, как он себя чувствует? В последний приезд он
выглядел неважно. Жаловался на усталость и головную боль…
Игрушка?
Нет, что вы! Владик с ней не расстается. Не выпускает из
рук. А она не может отбирать игрушку у внука. Она понимает, что только
посмотреть. Но это невозможно…
Невозможно.
…Почему Настя так вцепилась в эту простую, бесхитростную
мысль о плюшевой божьей коровке?
Может быть, потому, что она увидела здесь то, что совсем не
ожидала увидеть: ласковую, ушибленную горем пожилую женщину и мальчика, из
которого слова не вытянешь.
И пожилая женщина, и мальчик не способны нести на своих
хрупких плечах груз какой-либо тайны. Чьей-либо тайны. Просто потому, что они и
понятия не имеют, что такое тайна. И потом, Кирилл никогда бы не стал
подвергать опасности жизнь старого человека и жизнь ребенка.
А плюшевая божья коровка — она просто отбилась от своих
нарисованных подруг. Или наоборот? Или все божьи коровки в квартире на Второй
линии подгонялись под нее? Именно она была царицей, маткой, родоначальницей
всего стада.
И именно этой маткой Насте нужно завладеть.
Ведь не зря же Кирилл приехал сюда дней за десять до
смерти!..
Ей все-таки удалось уломать Александру Зиновьевну — не
забрать игрушку, нет! Просто рассмотреть ее. Бабушка Владика была немало
удивлена такой странной просьбой, но ведь Настя — сестра Кирилла. А Кирилл —
почти член семьи и почти святой.
Почти святой член почти святого семейства.
План был выработан за несколько минут: Александра Зиновьевна
уложит Владика спать (он всегда безропотно спит днем, не то что другие дети!),
и…
Во всяком случае, можно будет хотя бы попытаться.
Решающую фазу операции Настя ждала больше часа.
И все потому, что очень много времени тратилось на суровые,
неулыбчивые ритуалы. Ритуалы, заведенные раз и навсегда. Сначала Александра
Зиновьевна отвязала змея от изгороди и пошла с ним в дом. Мальчик, еще секунду
назад казавшийся каменным изваянием, аккуратно слез с бревна и пошел за
бабушкой.
Или за змеем, что, в общем-то, было одно и то же.
Вымытые над эмалированным ведром руки (малыш подставлял
сначала одну ладошку, потом — другую, и все только для того, чтобы не выпустить
божью коровку из рук), обед, откинутое одеяло на кровати…
Настя самым бессовестным образом подглядывала за Владиком
сквозь приоткрытую дверь. Не прощала себя за хамское, болезненное любопытство и
все же подглядывала. Вернее, даже не за самим мальчиком.
За его руками.
Руки Владика были вовсе не такими безжизненными, как лицо.
Напротив, они были единственными проводниками воли мальчика, его скрытых в
скорлупке черепа мыслей.
Он не просто держал игрушку. Он сильно сжимал ее в руках.
Побелевшие косточки предупреждали: нельзя касаться ее, нельзя трогать, иначе
произойдет что-то страшное…
Через десять минут Настя не выдержала и подошла к Александре
Зиновьевне.
Мальчик спал.
Мальчик спал как самый обыкновенный маленький мальчик. Черты
его лица смягчились, как будто во сне он тихонько освобождался от оков своей
болезни, выскакивал из нее, как выскакивают из окна, чтобы тайком от старшей
сестры и родителей искупаться в утренней речке.
Да и недетская хватка ослабла.
— Берите, — прошептала Александра
Зиновьевна. — Берите, он не проснется.
Настя протянула руку и, чувствуя себя воришкой и
предательницей, потянула игрушку из разжавшихся рук.
И, не выдержав, погладила кончиками своих пальцев пальцы
Владика.
Все.
Плюшевая божья коровка перекочевала к ней в руки. Можно
вздохнуть спокойно. Она уже готова была отойти от кровати, когда…
Когда заметила, что глаза Владика открыты. И в упор смотрят
на нее.
