– А как проверить насчет завещания?
Ответить Андрей не успел, дверь машины снова распахнулась и на сиденье проскользнула гувернантка.
– Я не знаю, как вы обо всем узнали. Но умоляю, не говорите Вадиму, – прошептала она, бледнея под слоем идеально наложенных румян. – Не говорите ему о нашей связи. Я очень любила отца Вадима. Теперь, после смерти Тани, он – единственное, что осталось у меня от Саши…
* * *
– Если неприятности могут произойти, то они обязательно происходят, – пробормотал Валерий Павлович, напряженно вглядываясь в дорогу.
Погода испортилась, пронизывающий ветер нагнал тяжелых свинцовых туч, и буквально в считаные минуты хлынул проливной дождь.
«Дворники» «Мицубиси Паджеро» работали с повышенной частотой, но это все равно слабо позволяло четко просматривать трассу.
– Это точно, – подобострастно поддакнул ветеринар. – Закон бутерброда.
«Ублюдок», – мысленно отозвался Валерий Павлович.
Его бесило буквально все: произошедшее у соседей убийство, не проявлявшая в постели особого энтузиазма жена, сорвавшийся выгодный контракт. Чистую правду говорят: пришла беда – отворяй ворота. Да еще и любимые курочки захворали, отказываются от еды, сидят, бедняжки, нахохлившись… У ветеринара (кто бы сомневался) сломался автомобиль, Диана ехать в Москву за врачом отказалась (дела у нее, видите ли, какие-то суперсекретные, о которых даже родному мужу рассказать нельзя). И вот, вместо того, чтобы работу работать, пришлось срываться из офиса и везти ветеринара в деревню.
Обидно.
Но терять курочек еще обиднее.
Только бы любимые птички поправились! С ними ведь душой отдыхаешь; какие цесарочки красавицы, какие умницы!
Он обсуждал с врачом появившиеся у птиц симптомы заболевания, когда вдруг за окном джипа промелькнуло какое-то большое красное пятно.
Почему-то захотелось повернуть голову, присмотреться повнимательнее, и…
Нет, не показалось.
С трассы в кювет вынесло именно машину жены, новенький «паркетник» «Ниссан Кашкай», которым Диана пользовалась меньше месяца…
* * *
… В память мама вошла уже некрасивой, с одутловатым лицом, красными прожилками на носу и скулах, пожелтевшими от сигарет зубами и пальцами. Но, наверное, мать помнила себя совсем другой. И очень любила показывать альбом с фотографиями. С чуть пожелтевших карточек улыбалась блондинка, хорошенькая и беззаботная, как принцесса: большие голубые глаза, тоненькая талия, подчеркнутая воздушным платьем, туфли-лодочки.
А еще мама рассказывала Лене истории. Правда, каждый раз – разные. То говорила, что была она актрисой в театре, а потом режиссер стал от нее добиваться понятно чего, и она не согласилась, и уже после этого – ни ролей, ни премий, так и выжил из театра. А на другой день уже была она певицей, и так старалась на сцене, так выкладывалась, что вдруг потеряла голос. Финал всех повествований всегда был один и тот же – пережить крутой вираж судьбы без вина невозможно.
С пьющей матерью жизнь ребенка ужасна; очень рано взрослеешь и понимаешь: да ты просто изгой, жалкий, нищий; все краски мира сияют и переливаются для других. Подружки гуляют в красивых платьицах и морщат носик: «Ах, как мне надоела бабушка, все время кушать заставляет!» А тебе приходится перешивать старую юбку и прятать от мамы пару рублей, чтобы было на что купить хлеба.
Стыдишься ее, вечно пьяную. Из школы возвращаешься, увидишь, как она из магазина с бутылкой «чернил» идет-шатается, – и сердце в пятки, тащишь подружку в другую сторону: переждать, не позориться.
Стыдишься, ненавидишь – но вместе с тем и любишь, потому что она жалкая, потому что родная, потому что больше любить ее некому, и все эти дружки ее, пьяницы, конечно, ни капельки о маме не заботятся.
Как же обидно было Лене! Вот она пол вымоет, обед приготовит и умоляет: «Мамуля, дорогая, не пей больше! Так, как мы живем, жить нельзя! Давай все изменим». И мамочка плачет и обещает: «Конечно, дочка, я больше не буду».
Ее хватает совсем ненадолго: когда на пару дней, когда на неделю. Потом – опять бутылки эти, душный запах перегара и табака, и рвота, и в туалет – под себя, на диван, на ковер – где валяется, там и обмочится…
Может, тогда Лена впервые поняла, что животные намного лучше людей? Когда собачка Жуля щенков нагуляет – она же о малышах так заботится, кормит их, язычком вылизывает, беспокоится, когда кто-нибудь забирает ее щеночка.
Чем больше мать пила – тем отчаяннее Лена мечтала о собственной семье, где будет все то, чего не было прежде: любовь, уважение, достаток, счастливые детские глаза.
Придет принц, сделает счастливой, и жизнь наладится.
Будущий муж, Антон, именно таким и казался: надежным, заботливым, верным.
Это потом, задним умом, уже стало понятно: да он изначально метил на эту оставшуюся после смерти матери «трешку», в жутком состоянии, но все-таки находящуюся на проспекте Вернадского, где цены на жилье стремительно приближаются к стоимости космического корабля. А тогда, в начале знакомства, заподозрить его в корысти было невозможно; наоборот, казалось, даже много он денег тратит на цветы, рестораны и прочие развлечения. Правда, Антон очень уж торопился официально зарегистрировать брак, потом затеял обмен квартиры («У нас же будут дети, давай найдем квартиру в более экологически чистом районе»), оформил новое жилье на себя.
Собак уже тогда, на момент знакомства с Антоном, было несколько: дворянка Сандра, рыжая сеттерша Джесси и огромный кастрированный дворянский кобель Мартин. Антон говорил, что обожает собак; притворялся, что ему нравится гулять с многочисленной собачьей стаей.
После переезда его как подменили. Он делал все для того, чтобы как можно чаще вспыхивали ссоры. А когда понял, что собаки являются для объекта травли действительно самым важным, то завязал с выпивкой и изменами и сосредоточился уже только на истязании животных.
Муж провоцировал развод, старался провернуть раздел имущества как можно скорее. А чтобы жена быстрее соображала – издевался над песиками, бил их, попытался выгнать беременную Джеську на улицу.
Да, та дача, которую Антон предложил в обмен на городскую квартиру, стоила намного меньше. По правде, так он вообще не должен был требовать жилье, он же его не покупал, разве только в ремонт немного вложился. Но новая квартира уже была «совместно нажитым имуществом», поэтому юридически муж имел право претендовать на свою долю.
Домик жуткий – с удобствами на улице, печным отоплением.
И все-таки Лена согласилась на такие невыгодные условия.
Чтобы побыстрее очистить свою жизнь от чудовища, притворявшегося принцем, чтобы увезти собак в безопасное место.
Собаки не обманывают, не предают. Они просто любят своего хозяина, всегда ему рады, всегда ждут…
– …Я работаю как хендлер
[15]
и грумер
[16]
– всхлипнула Лена, чувствуя, как краска снова приливает к щекам. Сейчас придется приступать к самому страшному. – Выставляю шикарных овчарок, стригу избалованных йорков. Но только проблема в том, что заработки при такой работе – очень нерегулярные. Первый раз я прихватила какую-то ювелирную мелочь случайно. Собирала свои ножницы-расчески, а потом вижу – к ним цепочка прицепилась. Ждала пару недель, думала, клиентка перезвонит. А она даже не заметила! И тогда я стала понемножку… воровать. Для себя я бы копейки чужой не взяла. Но я не могу прокормить всех животных… И когда приходится совсем туго – я беру немного денег или колечко; никто никогда не замечал ничего. Мне было стыдно… воровать у Лики. В конце концов, она с Андреем мне такой праздник устроила! Я никогда в таком обществе не находилась, а еду там какую приготовили, очень вкусную! Но мне надо было срочно раздобыть хотя бы немного денег… В общем, я поднялась в спальню к Лике, взяла там кольцо с красивым синим камнем. Думала завязать его в носовой платок и через забор перебросить на свой участок. Ну, мало ли – пропажа внезапно обнаружится, всех осматривать будут. И…
