Дрожащими руками она схватилась за телефон.
Надо позвонить в Москву, срочно.
Иначе, возможно, будут и новые жертвы…
* * *
– Знаешь, я почему-то с самого начала подозревал именно тебя… Следовательская интуиция. Я – неплохой следак, правда… Ты пойми, теперь тебе не отвертеться. Эй, эй, не надо хвататься за оружие. Кстати, у тебя мощная пушка, не для помещения, дистанция должна быть побольше – разнесешь все вокруг. И глушитель знатный.
Я мог бы тебя поймать и спровоцировать безо всяких усилий. Да, доказательств против тебя нет никаких. Но ведь мы оба знаем, что произошло… Молчишь? Молчи, молчи, только оставь пистолет. Я ведь тоже не пустой пришел к тебе, стреляю хорошо… Как я обо всем догадался? А чуйка у меня появилась в отношении тебя, стал землю носом рыть – и ничего. Ничего! Но я-то нутром чую, твоих рук дело…
Сначала я планировал заманить тебя в западню. В нашей профессии это – обычное дело. Пойми, никто не ждет, пока убийца вроде тебя захочет пооткровенничать. У нас – статистика раскрываемости, куча дел. Так что никто не ждет милостей от природы.
Я хотел устроить провокацию.
Мог бы пустить слух, что Диана не убита… Мог бы сказать, что моя подруга Вронская тебя подозревает, и ты пришел бы с ней расправиться, как расправился с Дианой, – следователь Седов старался говорить спокойно, хотя эмоции зашкаливали, лоб стал влажным от напряжения. – Но ничего этого не понадобилось. Так даже лучше – не надо подвергать риску жизни других людей, с тебя ведь станется перерезать очередную глотку или сделать дырку в черепе.
Знаешь, мне помогло просто тупо стечение обстоятельств. Сестричка моя живет в Барселоне. Поехала в отпуск, влюбилась в местного – там и осталась, так бывает. Так вот, муж у нее – полицейский. Плохо все для тебя совпало, плохо… Мне все покоя не давал этот альбом Пикассо. Где Татьяна могла его заполучить, каким образом? А потом понял – в Барселоне, только там, без вариантов… Сначала мне не везло конкретно. Муж сестренки всю базу перерыл – и ничего, никаких краж работ Пикассо. А потом сестричка смоталась в Ситджес, в тот самый отель «Лонг Бич». И мы узнали много чего интересного… Понимаешь, какая неприятность – у входа в дом Хосе работала камера. Правда, искали не тебя, а очень похожего на тебя террориста. Но когда мне переслали кадры с того видео – я узнал твою мерзкую физиономию…
Конечно, все преступления были продуманы и обставлены очень грамотно. «Идеальное убийство» – как любит писать в своих романах моя подруга Вронская.
Но это все, что я сейчас тут наговорил, – это предыстория, чтобы расклад в общих чертах был понятен. А теперь – самое главное. Я пришел к тебе не для того, чтобы ссориться. Мне наплевать, докопается ли тот следак, который расследует убийства Татьяны и Дианы, до всей этой истории или нет. Я уже слишком большой мальчик, чтобы мыслить категориями торжества правосудия. Мне наплевать на правосудие, но не наплевать на свои интересы. Я могу гарантировать: моя информация от меня никуда не уйдет, специально топить не стану. Но молчание в такой ситуации дорогого стоит. Мне нужен альбом Пикассо. Эй… ты слышишь? Мне нужен альбом Пикассо! Я ясно излагаю свои мысли?
– Ясно, – пробормотал Вадим Липин побелевшими губами. – Но его здесь нет. Он в сейфе одной квартиры, которую сейчас ремонтируют по моему проекту. Это недалеко.
– Отлично, поехали, – Седов вскочил с кресла, но к двери не направился, стал наблюдать за дизайнером. Так и есть – потянулся за пистолетом, лежавшим на диване…
– Оружие придется оставить здесь, – твердо сказал он. – Знаешь, если бы у тебя была такая символическая зарплата, как у меня, то ты бы просек – такой шанс изменить свою жизнь выпадает нечасто, и надо сделать все для того, чтобы его не упустить…
* * *
… – Почему у тебя кружочки в прописях неровные! Ты как курица лапой их заполнил! И что теперь делать?! Это же не перепишешь! Как ты можешь быть таким неаккуратным! Да ты – просто неряха; ты – ничтожество!
Наверное, что-то можно было бы еще отыскать в собственной памяти. Ведь воспоминания, даже начала школьного периода, должны хранить горьковатый запах красно-синих пушистых астр, гордую мамину улыбку, заливистую мелодию первого звонка. Теоретически все это было, наверное. Но в реальности мир включается жуткой картиной, перекошенным лицом Брониславы Антоновны. Она нависает над партой, огромная, бесформенная, чудовищная. Все в ней вызывает ужас: валики живота, обтянутые синим бархатным платьем, сверкающие золотые зубы, красное, вечно недовольное лицо.
Она постоянно визжит:
– Липин, почему у тебя так неаккуратно сделаны уроки?! Что за небрежность?! Ты невнимательно слушал мои объяснения!
Подходит прямо к парте и орет во всю глотку…
Вадим пытается объяснить, что он очень старался. И что мама смотрела, как он написал упражнение, – и похвалила его, сказала: «Сынок, ты молодец!»
Но Бронислава Антоновна не позволяет даже пикнуть. Она кричит, может дернуть за ухо, дать подзатыльник. Один раз разозлилась настолько, что схватила за вихры, да припечатала лицом о парту…
Учительница, как злая Баба-яга из страшной сказки, кажется, даже умеет читать мысли. Пока в глубине души первоклашки еще есть желание поспорить и что-то доказать – она не умолкает, продолжает кричать, колотит указкой по парте. Потом желание отстоять свою правоту сменяется ужасом – тетка сильная, огромная, ей нравится издеваться, а ведь теперь начался только первый год обучения, и придется иметь с ней дело очень долго, и эти мучения будут вечным, и спасения от них нет…
Бронислава Антоновна – как мощный локатор. Она улавливает страх и панику, разрывающие маленькое тельце жертвы, и удовлетворенно бурчит: «Ну ладно, в следующий раз сделаешь лучше». Затем, переваливаясь как медведь, отходит за свой стол или к доске. До новой атаки…
Родители жалоб на Брониславу Антоновну слушать не желают.
– Все правильно – ты должен быть лучшим, сын! – говорит отец, косясь краем глаза в газету. – Все должно быть сделано безукоризненно!
– А ты попробуй написать упражнение в следующий раз так хорошо, чтобы учительница не ругалась, – советует мама, изучая тетрадки. – Ошибок у тебя нет, буковки тоже ровные. Я вижу, немного отличаются линии по цвету и толщине – так бывает, когда пишешь шариковой ручкой. Я подарю тебе перьевую, импортную, со сменными баллончиками для чернил.
Новая ручка и правда пишет безукоризненно. Почерк первоклассника близок к каллиграфическому. Тогда Бронислава Антоновна начинает цепляться к прическе («отрастил тут, понимаешь, патлы, как будто бы в «Битлз» петь собрался!»), обуви («почему это советский школьник в буржуйских ботинках ходит!»), жевательной резинке («не вздумай приносить в школу эту гадость! Школа – это храм знаний, а ты что, чавкать как свинья тут вздумал?»).
Потом наконец наступает блаженная тишина. Все требования строгой Брониславы Антоновны изучены и выполняются безукоризненно. Учительница находит себе новый объект для публичных истязаний. А Вадим вдруг отчетливо понимает: Бронислава Антоновна – лишь одна из представительниц темных сил. А на самом деле таких, как она, ужасных чудовищ, поселяющихся в человеческих телах, очень-очень много. Их все боятся, даже родители. Вроде бы мама и папа – такие большие и сильные. Но ведь они тоже изо всех сил стараются не злить страшных монстров, стараются все-все делать как можно лучше. Иначе зачем бы папа так гордился тем, что его магазину дали диплом лучшего универмага Москвы? Иначе зачем бы мама так следила за своей фигурой? Ей хочется вкусных конфет и торта, она обожает сладкое. Но ест только яблоки и черный хлеб, вздыхая: «Я так поправилась, ненавижу этот отвисший живот!» Мамочка – красивая, самая красивая на свете, как принцесса. Нет у нее никакого отвисшего живота. Просто она боится… боится тех монстров и чудовищ. Если хотя бы что-нибудь будет не в порядке – они появятся, станут кричать, унижать, оскорблять. Не спрятаться никуда от их пронзительного визга, который ввинчивается в мозг. Поэтому – лучше не злить, не провоцировать. Затаиться. И конечно же – все до мелочей делать безукоризненно хорошо…
