И уже не извинишься перед ним за проклятие, что сорвалось с ее губ, не заберешься на колени, не подластишься. Интересно, каково умирать, когда последние слова, что ты в этой жизни слышал, были пропитаны ненавистью?
«Отольется мне еще наша с Гришей ссора. То, что я ему смерти пожелала», – страдала Адель.
Окружающие ее утешать даже не пытались. Наоборот, смотрели завистливо, косо: еще бы, молодая девчонка без роду, без племени в одночасье стала богатой вдовушкой. Один Иннокентий Степанович поддерживал:
– Не кори себя, девочка. Ты ни в чем не виновна. Судьба.
Эх, знал бы он! Что она сама накликала на мужа страшную смерть!
Адель еле выдержала злосчастный день: прощание в морге, траурный митинг на кладбище, поминальные речи на ресторанном банкете. Кусок в горло не лез, нервы совсем расшатались. Первая же рюмка «за упокой» ударила в голову мгновенно. Кабы не тот же Степанович, быть Адели к завершению поминок пьяной вусмерть. Но верный друг (за столом сидел рядом) плескал ей едва на дно рюмки, а когда она попробовала возразить, шепнул в ухо:
– Адель, девочка, не надо. Не позорься перед ними всеми. Они только того и ждут.
…А разговоры за столом, действительно, шли нехорошие.
Все мужнино окружение и без того давно ее приговорило: выскочка, ни кола ни двора, а вышла замуж за уважаемого, богатого человека. Да еще уморила его в расцвете лет, унаследовала квартиру, две машины, счета в банках. Авторские отчисления за песни до конца собственной никчемной жизни будет получать.
«Будь Гриша поумней – заключил бы с ней брачный контракт», – услышала она злой комментарий на похоронах.
И все, конечно, уже знали: брачного контракта у пары не было.
«Гришенька – он такой был доверчивый… безалаберный», – завистливо вздыхали дамы.
Наконец, томительно долгий день похорон миновал. Но и в пустоте квартиры Адель не нашла утешения. Дом теперь был будто склеп, зеркала завешены черным, отовсюду смотрят портреты супруга в печальных траурных рамках (домработница постаралась). И тишина – звенящая, мрачная. И некому поплакаться. Не с кем даже просто посидеть рядом. Выпить. Помолчать. Бесконечно грузить Иннокентия Степановича своими страхами Адели было совестно. Все прочие Гришины знакомые, безусловно, исключались. Тетя Нина смотрела волком. Коллеги на работе цинично полагали, что у Адели вообще нет повода грустить. Наоборот, надо радоваться, что все удачно сложилось – молода, свободна, да еще с деньгами.
Вот и приходилось изобретать любые пути, чтоб не оставаться одной. Наедине с бесконечными мрачными мыслями.
Адель прошерстила ежедневник. Освежила в памяти: у кого из знакомых, даже самых дальних, в ближайшее время дни рождения? Звонила, поздравляла – ей, конечно, удивлялись, но в гости приглашали.
Однажды вообще забрела на чужую свадьбу – не на халяву, естественно, с букетом и бутылкой.
А как-то заглянула в казино. Местечко оказалось воистину злачным: в нелепой позолоте, прокуренное, пресловутое зеленое сукно – все в неопрятных пятнах. Однако народ, на удивление, выглядел мирно, даже забавно. Весело чирикали китайцы, пара братков угасала над коньяком, и старуха – почти по Пушкину! – имелась, из раза в раз бросала на 33 единственную фишку номиналом в пятьдесят центов.
Адель попыталась было проскочить к бару, но суровый мужчина в черном костюме остановил:
– Бесплатные напитки – только для игроков.
Объяснять ему, что у нее – в отличие от большинства соотечественников – проблема как раз не в деньгах на водку, Адель не стала. Робко села в самом дальнем уголке карточного стола.
Подошла официантка, заученно молвила:
– Есть местное пиво, водка, дагестанский коньяк три звездочки. Остальное – платно.
– Пусть будет платно! – браво молвила Адель. – Принесите, пожалуйста, кампари с апельсиновым соком.
– Самое то. Под блек-джек, – снисходительно фыркнул крупье.
Ага. Хотя бы теперь ясно, во что за столом играют. «Но не очко всегда приходит, а к одиннадцати туз», – вспомнила Адель бессмертное творение Михаила Круга. (Муж, хотя был матерый интеллигент, шансон уважал, часто слушал дома.)
Размер ставок ее – теперь богатую вдову! – не испугал. Может, действительно, сыграть? Правила нехитрые. Ставишь пять долларов, получаешь карты, принимаешь решение…
Пришли восьмерка и семерка.
– Пятнадцать, – услужливо посчитал за нее крупье. Вопросительно произнес: – Еще?
– Ну… давайте, – неуверенно попросила Адель.
Парень открыл карту – шестерка. Блек-джек она выиграла! Вообще элементарно!
– Везет дуракам, – беззлобно буркнул сосед по столу.
– Она не дурак. Она девушка, – поправил другой игрок. – Пьяненькая.
Хотела обидеться – но присмотрелась к мужикам и передумала. Убогие люди. Эти, видно, как их… игроманы. Фишек перед каждым приличная стопка, но выглядят – будто последний раз мылись неделю назад. И одежду приобрели в самом дешевом секонд-хенде.
В прежней жизни – благополучной жены, молодой, но перспективной телеведущей – Адель бы мигом сбежала из подобной компании. Но сейчас – если она уйдет – опять останется наедине. С тоской, угрызеньями совести. Воспоминаниями, как Гришка в больнице на какие-то мгновения вынырнул из предсмертного небытия. Взглянул на нее воспаленными, все понимающими глазами.
– Шестнадцать, – обрадовал после очередной сдачи крупье.
– Оставляй, – посоветовал сосед слева.
– Прикупай, – возразил дядечка справа.
– Найдите мне, пожалуйста, пятерку, – вежливо попросила Адель дилера.
– Жди, – мрачно усмехнулся первый игрок.
– Она пьяная. Ей должно повезти, – продолжил развивать тему второй.
И как в воду глядел: явилась пятерка.
– Да тебе надо по-крупному играть! – восхитился второй – тот, что оптимист.
А пессимист взглянул на нее со столь неприкрытой завистью, что Адель едва не расхохоталась. Они что, действительно считают, будто ее жизнь удалась? Лишь потому, что за несколько минут она стала богаче на десять долларов?!
Залпом допила кампари.
Играть, несмотря на «сумасшедшее» везение, расхотелось.
– Куда ты? Тебе ж карта прет! – ахнул первый мужичок, едва она поднялась.
А второй мгновенно плюхнулся на ее кресло – столь поспешно, что едва с ног не сбил. Когда Адель оглянулась, чуть смущенно пояснил:
– Место счастливое…
«Жаль, я не могу забыться в игре – как они», – грустно подумала она.
Уйти из чужого, совсем непонятного ей мира? Но здесь хотя бы светло, музыка, люди, и бармен участливо крикнул от стойки:
– Еще кампари?
