Не оказалось у Степашки и друзей – во всяком случае, таких, чтобы забеспокоились и стали его выискивать. А работодатели – Нетребин и компания – к пропаже своего специалиста отнеслись безучастно. Во всяком случае, когда я вскоре стала трудиться в штате «Бриллиантового мира», никто товарища Иванова при мне даже ни разу не помянул. Был человек – и нет человека. Нетребин и его присные, к слову сказать, даже не удосужились сменить пароли на своих компьютерах – так что я еще долго пользовалась дырами в их компьютерных базах, обнаруженными и проделанными Степаном.
Я прекрасно отдавала себе отчет: уйди я из жизни после того, как не стало моей бабушки, или вслед за Степашкой – и мое исчезновение тоже никого не взволнует. Но я не хотела умирать. Я хотела жить. И для того, чтобы заработать денег и создать семью – обзавестись людьми, которые станут небезразличны мне и которым буду небезразлична я.
И еще я хотела мстить. Я ведь тоже оказалась никому в целом мире не нужна не сама по себе. Меня ЛИШИЛИ моих самых близких людей. А виновными в том, что я на всю жизнь оказалась одинокой, оказались Миша Нетребин и его родственнички. Моя бабушка могла быть жесткой и сколь угодно своевольной по отношению ко мне – но одного у нее отнять было нельзя: она была к моей судьбе неравнодушной. Все, что со мной происходило, старушка принимала близко к сердцу и реагировала на это – правда, как показала история с искусавшей меня собакой, в соответствии со своими собственными представлениями о моей же пользе. И вот единственного и самого близкого мне человека не стало. Не стало во многом по вине Миши Нетребина, так по-хамски пославшего ее, когда она пришла замолвить за меня словечко.
К тому же я не сомневалась, что начало моим бедствиям было положено, когда случилось самое ужасное, что только может произойти в жизни всякого ребенка: разом погибли мои родители. Интересно, что даже в самом нежном возрасте я, хоть и мечтала, что папочка и мамочка вернутся, никогда не верила в это и всерьез не надеялась. Я просто ЗНАЛА, что их нет. Знала – и все. И ничего тут не попишешь. Я ведь все ж таки немного экстрасенс, и я НЕ ВИДЕЛА моих родителей в числе живущих. Увы, но я уверена была: их нет. И когда через пять лет после их исчезновения, моих отца и мать в соответствии с законом признали умершими, во мне ничто в тот момент даже не ворохнулось. Я и без того знала, что они мертвы.
И столь же необъяснимо, но непоколебимо я была убеждена, что, напротив, исчезнувший вместе с обоими моими самыми родными Юрий Степаныч Нетребин на самом деле жив. Никаких улик, свидетельств, догадок у меня не имелось. Но уверенность была. Поэтому и бабушкин рассказ о том, что кто-то, дескать, встречал Нетребина-отца в Швейцарии, нисколько меня не удивил. Так что когда я пришла трудиться в «Бриллиантовый мир», у меня была абсолютная убежденность, что Юрий Степанович жив и скрывается за границей.
Стало быть, счет у меня к этой семейке был тройной: за мать, отца и любимую бабку. И тут любого адюльтера для жены Нетребина или Следственного комитета для его бизнеса покажется мало. Тут даже убийство исподтишка, с помощью яда, не пойдет. Надо, чтоб человек умирал со мной лицом к лицу, чтоб знал, от чьих рук и за какие прегрешения мерзавец принимает смерть.
Счет у меня был и к Мише Нетребину, и к его отцу, Юрию Степановичу. Я их обоих приговорила.
Однако Юрий Степанович был так же, как и мои родители, признан умершим. Одной моей уверенности в его существовании было недостаточно для того, чтобы месть свершилась. Мне требовалось, для начала, его найти.
И тут мне пригодилась моя близость к Нетребину Мише, высокая должность в «Бриллиантовом мире» и дыры в компьютерной защите, которые оставил для меня Степашка.
Михаил едва ли не каждый месяц ездил то в Индию, то в Венесуэлу, то в Таиланд, то в другие державы, богатые камнями и золотом. Я, имея доступ практически ко всем файлам фирмы, заметила, что в заграничных вояжах он обязательно прихватывал Германию. Летал иногда через Кельн, но чаще через Франкфурт. Порой даже ехал поездом в Берлин. Спору нет, путешествовать западными авиалиниями зачастую комфортней, а порой дешевле, чем нашими. Можно слетать раз, другой, третий. Но месяц за месяцем выбирать не прямой рейс за тридевять земель, а тупо ехать с пересадкой, обязательно в Германии – в этом, видит бог, есть нечто странное. Я сначала подозревала, что Мишаня таскается к женщине – и с тем большим рвением взялась просматривать финансовые документы, касавшиеся поездок.
Расплачивался Нетребин в своих вояжах одной и той же корпоративной платиновой кредиткой. Но понятно, что человек с кредиткой словно находится под постоянным колпаком. Он каждый день, если не каждый час оставляет свои метки – следы-чеки. А так как разгильдяйство и бардак в его компании царил практически всюду, не исключая и бухгалтерию, мне не составило труда просмотреть слипы Миши. И оказалось, что в течение практически всех своих заездов в Германию Михаил Юрьевич делает остановки в городке под названием Регенсбург.
То он там переночует и пообедает в дорогом ресторане. То поужинает (счет явно на двоих). То именно там арендует на пару дней машину.
Убийство Степашки научило меня еще и тому, что роль вдохновения, спонтанного решения трудно переоценить. И я, повинуясь минутному порыву, написала заявление на отпуск на неделю. Миша мне его подмахнул, я наврала о родственнице в Камышине, что срочно нуждается в моем присутствии. Нетребин совершенно точно в ту пору никуда ехать не собирался, поэтому я с чистым сердцем отправилась – причем на всякий случай через Прагу – в Регенсбург. Там я поселилась в центральной в городе гостинице «Альштадт-Энгель» (где останавливался во время своих вояжей Михаил).
Что мне делать дальше, я как-то заранее не подумала. Весь строй чинной, чопорной, заведенной, организованной немецкой жизни, с которой я воочию столкнулась, исключал, что я займусь доморощенным следствием: буду приставать к портье и официантам с фотографией Михаила Нетребина и вопросом, с кем здесь встречался этот русский. Я ничуть не сомневалась: поступи я подобным образом, меня легко и быстро сдадут в полицию. Поэтому я решила плыть по течению и положиться на удачу.
О том, как выглядел Нетребин-старший, до исчезновения, в середине восьмидесятых, я знала: по оцифрованным фоткам в ноутбуке его сына Михаила, по карточке, что стояла у него на столе. В Регенсбурге я купила шляпку и очки, закрывшие половину лица, и просто фланировала по улицам, заходила в кафе и магазины, мысленно сличая каждого мужчину лет семидесяти с последней, советских еще времен фотографией Юрия Степановича Нетребина, доктора химических наук, – ДЕЛАЯ, КОНЕЧНО, ПОПРАВКУ на то, что с тех времен он как минимум на двадцать лет постарел.
Как доказательство того, что дело мое хранили некие высшие силы, за день до отъезда я столкнулась с Юрием Степановичем лично, прямо на улице. Я нисколько не сомневалась: то был он – свеженький, крепенький, седенький. Он наверняка сделал пластическую операцию плюс приобрел иноземную чистоту, ухоженность и лоск – однако все равно был узнаваем. Я даже аккуратно проводила его до дома – неплохого двухэтажного особняка, не выбивающегося из ряда себе подобных в богатом квартале. Проводила, прочитала на почтовом ящике новую фамилию – теперь мой недруг звался Герхардом Шмидтом. Потом вернулась в гостиницу, отпраздновала сама с собой удачу.
