И тут в комнату вошел второй охранник, Финни. Он не успел даже осмыслить мизансцену: на командном пункте присутствуют двое незнакомых копов. Его напарник притом стоит на коленях со связанными за спиной руками, а в висок ему упирается ствол. Другой пистолет, что держала женщина-полисмен, сразу же нацелился Финни прямо в лоб.
– Не орать, вести себя тихо, – прошептала она. – Руки поднять. Медленно опуститься на колени.
В тот же момент мужчина-«коп» пихнул в плечо связанного коленопреклоненного Джорджа – тот завалился, словно куль. Затем он подошел к Финни и проделал с ним то же самое, что чуть раньше с его напарником: заклеил рот, завязал за спиной руки, ударил в плечо, и тот повалился на бок.
– Отдыхайте, ребята, – проговорил он, – не волнуйтесь, не рыпайтесь – это вредно.
Затем подошел к пульту. Он явно разбирался в музейной сигнализации. Отключил датчики движения во всех залах, а в двух центральных вдобавок те датчики, что находились на оборотной стороне картин и реагировали на любое к ним прикосновение. После вырубил камеры видеонаблюдения и вытащил из рекордера пару кассет, на которые записывалось в режиме реального времени все, что происходило в залах, а также вокруг галереи и на самом пульте охраны.
Волоком подтащил сначала Джорджа, а затем Финни в дальний угол комнаты и приковал каждого к батарее наручником. После этого оба «копа» вышли из штаба охраны. Свет на лестнице, а потом и в залах они включать не стали, зато надвинули на глаза приборы ночного видения.
…На телевидении и в газетах происшествие назовут ограблением века. Если считать по страховой сумме похищенного – более двухсот миллионов долларов, – пожалуй, так оно и было. И второй момент, позволяющий отнести случившееся к экстраординарному преступлению: ни грабителей, ни награбленное до сих пор не нашли.
* * *
«Бостон, Бостон… – думал Мирослав. – Не оттуда ли у нее акцент американского восточного побережья? К тому же среди двоих злоумышленников была одна девушка. В американских газетах приводился ее портрет, нарисованный полицейскими художниками со слов охранников музея».
Миро рассмотрел портрет очень внимательно. Да, весьма похожа на особу, с которой он познакомился в Стамбуле – на Глэдис до операции. К тому же время совпадает: новая пациентка, получившая лицо Юлии Николаевны, прибыла в Стамбул через пять дней после кражи.
То, что ограбление и пластическая операция совпали во времени, все ж таки могло быть случайностью. Да и похожесть полицейского рисунка на Глэдис – тоже. Но чтобы к ним прибавился акцент восточного побережья – такого – случайно! – не бывает.
* * *
Наши дни. Гваделупа
Майк буквально втолкнул их обеих в кабинет.
Трэвис, казалось, был даже удивлен появлением Тани с мамой.
– Что такое? – спросил он, воздев бровь.
– Бежать пытались засранки, – буркнул человек-гора.
– Вы? Хотели улепетнуть? Даже не поговорив? – обратился хозяин к Тане. – Что ж вы так решили? По меньшей мере невоспитанно с вашей стороны.
– Что он сказал? – шепотом переспросила у Татьяны мама.
– Куражится, – шепнула в ответ та по-русски. Она так зла была на мужчин – предателей и мерзавцев! – что могла бы в сию же минуту разорвать Майка и Дэна своими руками. И господина Трэвиса, до кучи, тоже. Но, увы, сила была не на ее стороне. Пришлось стиснуть зубы и подчиниться.
– Давайте, мои дорогие, все же с вами побеседуем, – продолжил Трэвис. – А чтобы наш разговор оказался конструктивным, я попрошу моих помощников подготовиться. И подготовить вас.
Он кивнул своим подручным. Те, видать, давно находились у него в услужении, потому как поняли его без слов.
Приготовления к «разговору» начались самые что ни на есть отвратительные. Точнее сказать – страшные.
Майк силой усадил Юлию Николаевну в ротанговое кресло. Скотчем плотно привязал ее руки к подлокотникам. Мама Тани не сопротивлялась. Она покорилась превосходящей силе и была безвольной, как восковая кукла.
Но когда мужчина приступил к Татьяне и захотел на тот же манер устроить в кресле ее, она вырвалась из его рук и, как могла сильно, двинула тюремщика ногой в живот. Тот отшатнулся, а потом в ответ залепил девушке пощечину. Однако все равно совладать с Татьяной не смог. Та плакала, но одновременно пыталась вырваться из рук мучителя, укусить или двинуть его ногой. На помощь к Майку кинулся Дэн.
И только вдвоем им удалось справиться с пленницей: как и Юлию Николаевну, ее угнездили в кресле и приторочили скотчем руки к подлокотникам. Однако вдобавок ее щиколотки притянули к ножкам кресла. Несмотря на то что тюремщики явно превосходили ее и числом, и физической силой, Татьяна все время, пока ее пытались зафиксировать, оскаливалась, словно разъяренная тигрица, пыталась даже укусить бандитов. Не сдавалась. Таков уж у нее характер: никогда не складывать лапки и биться до последнего. И даже когда ее обездвижили, она беспрерывно кричала:
– Мы – российские подданные! Вы не имеете права! У меня отец знаете кто?! Он – генерал ФСБ! Он со своим спецназом вас из-под земли достанет! Вы нигде от него не скроетесь!
В своей гневной запальчивости Садовникова все слегка преувеличивала, потому что Валерочка, во-первых, приходился ей не отцом, а отчимом, и являлся не генералом, а всего лишь полковником, да к тому же в отставке. И не было у него в подчинении никакого спецназа: всю жизнь до выхода на пенсию работал Ходасевич в одиночку, потому как сперва был нелегалом, а затем – аналитиком. Но кто отец у Садовниковой – полковник или генерал, одиночка или предводитель российского спецназа, – мерзавцам было решительно все равно.
Чтобы не слышать воплей девушки, бандиты залепили ей скотчем рот.
– Пленку постели, – будничным тоном приказал Трэвис.
Майк достал из шкафа полиэтиленовое покрытие, широкое и плотное. Они с Дэном вдвоем легко оторвали от земли кресло вместе со связанной Таней, расстелили на полу пленку, а потом поставили седалище посредине импровизированного ковра. Трэвис охотно пояснил, адресуясь к женщинам, причем довольно любезным тоном:
– Чтобы кровушкой паркет не запачкать. Отмывается плохо.
Глаза Тани расширились от ужаса, а мама, хоть и не поняла ни слова из их диалога, догадалась, конечно, что приготовления бандитов не сулят им с дочерью ничего хорошего, и принялась в свою очередь ругательски ругать их по-русски:
– Бандиты! Мерзавцы! Что вы творите?! Я – пожилая женщина! Моя дочь еще ребенок! Неужели у вас даже капли совести нет?!
– Заткни пасть и этой, – раздосадованно бросил главный, и тогда его подручные переключились на Юлию Николаевну и ей тоже заклеили рот.
– Шуму много, толку мало, – бросил Трэвис с досадой. Для него, видно, неприятной неожиданностью стали хлопоты, которые причиняли им две русские дамы. Однако он не без усилия вернулся-таки к избранной им манере гостеприимного хозяина. Тон его, правда, находился в жутковатом контрасте с садистскими приготовлениями.
