– Я слышал, что вы называете себя матерью этой девушки, – проговорил он, обращаясь к Юлии Николаевне. – Интересно узнать, правда ли это? Вы для нее родная мать, в самом деле? Что ж, мы скоро это установим. И нам не понадобится для этого никаких новомодных и дорогостоящих анализов ДНК. Правда, кровь в ходе данного эксперимента, как и положено при анализах, полагаю, прольется. Да, кровь! Родная кровь. Голос крови… Звучит несколько высокопарно, не правда ли? Вот и посмотрим, насколько громко кричит этот самый голос в вас.
И тут Трэвис, завидев лицо Юлии Николаевны, наконец, сообразил: старшая из женщин, похоже, не понимает, о чем он! Тогда главарь склонился к ней и раздельно проговорил:
– Вы – поняли – что – я – сказал?
Юлия Николаевна испуганно отрицательно замотала головой.
– Вы – говорите – по-английски? – столь же раздельно молвил главарь.
И снова отрицательный жест.
– О, господи! А по-французски? Тоже нет? По-испански? Нет? Боже ты мой! Эти русские – дикие люди! – досадливо сказал Трэвис. Да, вся его издевательская речь о голосе крови пропала втуне. Впрочем, пропала – да не совсем. Ее поняла Татьяна, догадалась, к чему противник клонит, и внутренне содрогнулась.
– Значит, так… Ты! – повернулся главный бандит к девушке. – Ты английский понимаешь. Будешь переводить своей мамашке. И не близко к тексту, а дословно все, что я скажу. Дословно, поняла?
Таня кивнула.
– Рот девчонке освободите, – приказал он подручным, – и инструмент сюда давайте.
Его приказ был мгновенно выполнен. Дэн и Майк, хрупкий и толстый, малый и старый, сорвали пластырь с губ Садовниковой, а еще на сцену явился огромный тесак-мачете, а также хирургический скальпель и плотницкие кусачки. Пыточные инструменты доставали из того же шкафчика, что и полиэтилен. Отчего-то чувствовалось, что они раньше уже применялись в деле. Обе женщины следили за приготовлениями бандитов расширившимися от ужаса глазами. Тане, хоть ей и освободили рот, тоже стало не до возмущения и угроз.
– Итак, – обратился Трэвис к Юлии Николаевне, а потом кивнул Татьяне: – Переводи дословно! – И снова маме: – У меня к вам один вопрос, – девушка стала послушно синхронно перекладывать речь главаря на русский, – вопрос первый, он же второй и последний. Где ценности, похищенные вами у Глэдис Хэйл? За каждый неправильный ответ, а также отзывы «не знаю», «не скажу» и тому подобные ваша дочь будет лишаться пальца, – голос переводившей Татьяны в этом месте дрогнул, – а может быть, глаза. Зубы удалять без наркоза тоже несладко, вы уж поверьте.
Едва до матери дошел смысл сказанного, она подалась вперед, к Трэвису:
– Я ничего не знаю, слышите! Не знаю я ничего! – забормотала она, как в бреду.
Одно движение бровей главаря – и Майк оказался рядом с Таниным креслом. Грубо сжал и вывернул ее правую руку и раскрыл кусачки над мизинцем.
– Моя мать ничего не знает, разве вы не видите! – бешено воскликнула девушка по-английски.
А мама – та просто лишилась чувств, осела, оплыла в своем кресле.
– Верните ее. – Главарь сделал жест в сторону приспешников.
Дэн беспрекословно взял графин с водой со стола и выплеснул его весь в лицо Юлии Николаевне. Та ахнула, дернулась, открыла глаза. А человек-гора в тот момент повернулся к главарю и прошелестел – до Тани донеслось: «…и правда не знает». И девушка, теряя самообладание, попыталась отстраниться от Дэна и опять прокричала:
– Не знает она, вы что, не видите: ничего не знает!
– Лучше успокойся и переводи, – прежним ровным голосом произнес Трэвис. – Когда твоя мать сговорилась с Мирославом обокрасть Глэдис?
Майк убрал, слава богу, свои кошмарные кусачки от Таниной руки и сделал шаг назад.
Татьяна покорно повторила эту фразу по-русски, и мама прокричала:
– Не сговаривалась я ни с кем, слышите! Не знала я ничего! Мирослав сказал, что мы в гости к его другу в башню идем!
По ее щекам покатились слезы, и Таня в каком-то отупении, отстраненно, словно иностранный боевик дублировала, сказала:
– Она говорит, что ни с кем не сговаривалась и ничего не знает.
А затем, не в силах сдерживаться, воскликнула:
– Да разве вы не видите! Не замечаете, какая она?! Она что, похожа на воровку? Ну, что она у кого может украсть?! С кем сговориться?!
Не обращая внимания на ее горячность, главарь продолжал бесстрастный допрос:
– Куда вы направились вместе с Мирославом непосредственно после ограбления дома-башни?
Таня быстро перевела, и Юлия Николаевна в отчаянии прокричала:
– Никуда я с Мирославом не направлялась! Я убежала от него! И не виделась с ним больше!
– Но все-таки пришла к нему в дом и убила его?
– Не я, не я его убила! Ну почему вы мне не верите? Я приехала домой, когда он был мертвый!!
Татьяна перевела этот выкрик матери – оставаться бесстрастной, как положено переводчику-синхронисту, у нее не получалась, горячность старшей Садовниковой передавалась ей и прорывалась в речи. А еще девушка повторила, прокричала от себя:
– Вы что – не видите?! Да кого такая овца может убить! (Слава богу, мама не поняла на чужом языке и «овцу».)
Однако Трэвис монотонно, как робот, спросил, пожирая взглядом лицо матери:
– Где картины?
– Не знаю я, где они! Не видела никаких картин!
Майк тихо прошелестел, почти что на ухо главарю, однако Таня невероятно обострившимся от ощущения опасности слухом расслышала:
– Клянусь, босс, Мирослав использовал эту русскую старуху втемную.
Хозяин раздраженным жестом отмахнулся от него, однако допрос прекратил. Встал, сделал пару шагов по комнате, леденящим взглядом всмотрелся поочередно в лица Тани и Юлии Николаевны, распахнул стеклянную дверь и вышел в соседнее помещение. Затем щелчком пальцев призвал к себе обоих своих подручных и велел Дэну, вышедшему вторым, затворить за собой дверь. Тот послушался, и женщины остались, привязанные, в комнате одни.
– Ох, Танечка, Танечка, – горячо прошептала Юлия Николаевна, – прости меня, ради Христа, ведь это я тебя, деточка моя, в историю втравила!
– Помолчи, мама! – строго воскликнула дочь не оттого, что сердилась на нее, а потому, что прислушивалась: о чем толкуют на балконе бандиты. Она не сомневалась, что обсуждают они там их с мамой дальнейшую судьбу. Юлия Николаевна послушно умолкла, однако даже без ее причитаний Таня все равно не смогла ничего, увы, расслышать.
Скоро трое мужчин вернулись. Главарь, не прощаясь ни с кем, вышел из комнаты. А двое его прислужников занялись пленницами. Толстяк Майк вытащил из-за пояса пистолет. Затем приставил его к виску Тани и молвил: «Двинешься – убью сразу». Дэн в это время разре́зал скотч, которым девушка была притянута к креслу, и велел ей подняться. После оба приступили к Юлии Николаевне и проделали с нею ту же операцию. Затем подтолкнули обеих: вперед! В молчании все четверо вышли на лестницу: женщины – впереди, мужчины – сзади. Они спустились, оказались во дворе и проследовали за ворота особняка.
