* * *
Теперь я действительно знала все. Истина, открывшаяся мне,
была так чудовищна, что затмила все пять трупов, лежащих в трюме морозильного
цеха.
Теперь я знала все, и я знала, где искать ее.
Еще в комнате у Романа я подобрала боцманский ключ. И сейчас
я открою эту дверь. Я знаю, что она сейчас там. Больше ей негде спрятаться.
Антон не отставал от меня ни на шаг. Я не хотела, чтобы он
видел все это, но он все равно шел за мной, сжав зубы и боясь оставить меня
хотя бы на минуту.
– Только не заходи со мной. Прошу тебя, не заходи .
Собравшись с духом, я открыла дверь Максовой каюты.
Здесь ничего не изменилось. Все те же голые красотки,
обсевшие стены… Самая подходящая атмосфера, ничего не скажешь…
– Карпик! – позвала я. – Где ты, Карпик? Она не
отзывалась.
– Я знаю, что ты здесь. Я просто хочу поговорить с
тобой…
Никакого ответа.
Я осмотрела голую каюту, из которой ушла всякая жизнь, а
потом нагнулась и заглянула под кровать. Конечно же, она была там. Она сидела в
самом уголке, сжавшись в комочек, крошечный хромой зверек, маленькая обиженная
девочка, которая так хотела, чтобы ее любили… У меня разрывалось сердце от
жалости.
– Выходи, девочка… Не бойся.
Она все-таки решилась. И, тихонько поскуливая, вылезла
из-под кровати. Несколько минут мы молча смотрели друг на друга. Я почти теряла
сознание и только усилием воли заставляла себя держаться. Потом я приблизилась
к ней и коснулась ее щеки кончиками пальцев. Она сразу же потянулась за моей
рукой. Она не просила прощения, она уже больше ни на что не надеялась.
– ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО СДЕЛАЛА, КАРПИК? ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО СДЕЛАЛА?.
– Я не хотела никому сделать больно. Я… Я просто
хотела, чтобы мы были счастливы втроем…Ты, я и папочка… Я хотела, чтобы ты
осталась с нами… Чтобы я могла называть тебя мамой. Ты бы ведь не обиделась на
это, правда?
– Правда, – прошептала я одними губами.
И только тогда она зарыдала, – как будто долго сдерживаемая
плотина прорвалась и вынесла из души все самые мелкие осколки разбитых надежд.
И только тогда она заговорила…
* * *
Мы с Антоном стояли на палубе и ждали вертолет. В потайной
комнате стюарда нашелся “КОСПАС” – автоматический радиобуй, по которому нас
найдут в течение самого ближайшего времени… Куда Макс спрятал телефоны
спутниковой связи, Роман не знал.
Я затылком ощущала мягкие губы Антона и чувствовала его
спокойные, уверенные руки на своих плечах. Я все еще пыталась проанализировать
то, что произошло, – пыталась и не могла…
– Ты слушаешь меня, Антон?
– Да… Хотя я предпочел бы никогда этого не знать.
– Я тоже… Я видела эту пленку. Мне хватило нескольких
минут… Роман записывал все, что происходило в каждом уголке корабля… Еще до
того, как мы остались на корабле одни. Их он тоже записал, совершенно случайно.
Я не знаю, как и когда они стали любовниками, Карпик и Макс… Может быть, в
самую первую встречу, может быть, чуть позже… То, что я видела… Она настоящая
маленькая женщина, очень страстная… Прости, что я об этом говорю… Я не знаю,
кто первым сделал этот шаг, может быть, Карпик. Скорее всего. Но самое
удивительное… Он ведь тоже влюбился в нее… Это было видно… Ему было плевать на
ее хромоту, на ее некрасивость… А может быть, именно они так привлекли его. В
ней было то, чего наверняка не было во всех его роскошных шлюхах: ум,
страстность, беззащитность. Она была абсолютным ребенком и абсолютной женщиной
одновременно. Она была для него дороже тысячи Лолит. Он бы сделал для нее все.
Он и сделал для нее все в конечном итоге. Помнишь, она нашла пуговицу в
машинном отделении? Это была пуговица от пиджака Лаккая. Лаккай, этот
преуспевающий политик, он ведь и был человеком, убивавшим молодых геев.
Маньяком, серийным убийцей…
На какое-то время машина дала сбой, и он перестал убивать.
На время или навсегда. Может быть, он лечился. Или направил жажду разрушения в
русло строительства партии, из которой со временем сделал бы некое подобие
штурмовых отрядов Рема. Рем был его любимым героем или любимым антигероем. Ведь
о том, был ли он гомофобом или латентным гомосексуалистом, мы не узнаем
никогда. Только одно ясно: Германия конца тридцатых была его Меккой… Я думаю,
что в его багаже обязательно что-нибудь найдется по этому поводу. Старпом узнал
его по метке на груди и пытался шантажировать. Ты знаешь, чем это кончилось:
Лаккай сбросил его в шахту машинного отделения… Я говорила тебе о том, что
Карпик стащила ключ у боцмана, – тогда мы только начинали свою игру в частных
детективов. Она осмотрела все каюты и сделала это вполне профессионально. Она
нашла пиджак в каюте Лаккая и папку в моей. Она не могла не сунуть в нее нос.
Она все узнала и стала обладать всей полнотой информации… Но она ничего не
сказала мне, может быть потому, что сказала Максу. Они тогда уже были
любовниками.
– Любовниками… – Антон прижался губами к моему затылку.
– Нет, не так. Они любили друг друга, это будет точнее.
Им нравилось скрывать это, как, наверное, нравилось трогать и ласкать друг
друга… Никто даже и подумать не мог о подобной связи. Но ты же знаешь, что
самое интересное всегда происходит не на сцене, а за кулисами. Карпик получила
то, что хотела: ее любили. А она безумно любила своего папочку и хотела, чтобы он
тоже был счастлив. Счастлив так, как рисовало это воображение Карпика. Он
непременно должен был быть счастлив со мной. Не знаю, почему Карпик вбила это
себе в голову… Я думаю, что не было бы никакой трагедии, если бы не роман
банкира с Клио. Он рушил все планы Карпика. Он приводил ее в отчаяние.
Ее драгоценный папочка страстно влюбился и спит с женщиной,
которую она так же страстно ненавидит… Подсознательная ненависть безнадежных
дурнушек к воинствующим сексапилкам. В Карпике эта ненависть была доведена до
блистательного абсурда. А я… Я была нейтральна. В представлении Карлика я была
бы идеальным вариантом для ее отца. Видишь ли, Антон… Эту свою страстность
Карпик унаследовала от Сокольникова. Судя по всему, Сокольников просто терял
голову от женщин, подобных Клио, он забывал обо всем. Да и о Карпике тоже. О
ней в первую очередь. И дочке всегда приходилось бороться за любовь отца, даже
когда он этого не замечал. Со всеми предыдущими папочкиными пассиями Карпик
справлялась более или менее успешно. Но Клио – Клио была самой яркой
персонификацией того, что так обожал Сокольников, высшей точкой. Этот орешек
был Карпику не по зубам То ли дело я. Я спокойна, умна, рассудительна, приятна
во всех отношениях. Но в меня, по представлениям Карпика, просто невозможно влюбиться
вусмерть…
– Она просто маленькая дура! – запротестовал Антон. –
Идиотка!..
Я прижала ладонь к его губам и продолжила:
– Должно быть, она страшно рыдала, лежа в объятьях
Макса, – ведь папочка развлекался с Клио и ему было совершенно наплевать на
дочку. В перерывах между этими рыданиями они сложили свои знания: Макс
рассказал ей о том, что должно произойти в круизе, а Карпик рассказала ему о
Лаккае. Я не знаю, у кого из них первого возникла мысль убить Клио. Наверняка
Карпик говорила Максу: я хочу, чтобы она сдохла, эта beast. Я хочу, чтобы она
сдохла… Почему бы не убить, но так, чтобы никто не догадался об истинных
причинах. Это была отправная точка, так мне кажется… Тюленя нужно скрывать
среди тюленей, а одно убийство – среди других. Мистика была хороша, но только в
пределах корабля, лишенного связи. Ею можно было пугать и от ее имени убивать
только на “Эскалибуре”. Команда бы вернулась все равно, если бы Роман не вышел
на связь после круиза… Он должен был выходить и вовремя, видимо, именно поэтому
его и держали, чтобы он что-нибудь проблеял в трубку… Если это будет нужно. Со
временем Макс все равно убил бы его и нашел бы способ избавиться от тела – он
же умница… И потом, Роман слишком много знал. Днем и ночью перед ним были
мониторы, он видел каждое убийство во всех подробностях… Макс начал игру в
“Эскалибур” 1929 года уже тогда, когда Роман стал его пленником. Он даже пару
дней исправно пугал нас, не особенно удаляясь от намеченной программы. Первый
трюк с газетой и исчезновением нужен был ему, чтобы нейтрализовать Лаккая и
самому на время стать маньяком. Ведь он знал, что есть еще один человек,
который знает об убийствах на сексуальной почве…
