Клио была недалека от истины, и я в который раз за вечер
поразилась ее веселой нагловатой проницательности: еще совсем недавно, до
модернизации и косметического ремонта, наша прогулочная яхта была зверобойным
судном ледокольного класса, честно отпахала на Советскую власть десяток лет и
называлась “Збруево”.
Но Клио не торопилась подниматься на борт. Широко расставив
ноги (точно так же делали ее обожаемые латиносы на подтанцовках), она несколько
минут рассматривала общий абрис судна. С причала корабль казался огромным, но
был явно недостаточно освещен. Да и вообще, нужно признать, не очень-то он
смахивал на пассажирское судно.
– Н-да… Судя по всему, это не “Титаник”. И не “Жорж
Филиппар”. Буду подавать рекламацию, – наконец вынесла свой вердикт она.
– Я тоже надеюсь, что не “Титаник”, – заявил Вася. –
Хотя отсутствие айсбергов гарантировать не могу.
По странному стечению обстоятельств вчера вечером, по
агентурным сведениям Васи, в бильярдной смотрели именно “Титаник” с Леонардо ди
Каприо, – там был установлен видеомагнитофон, а один из пассажиров, губернатор
маленькой области на северо-западе, прихватил с собой целую коллекцию
видеокассет.
– Ну ладно, пойдемте, – вздохнула Клио.
И первой поднялась по трапу. Мы потянулись за ней.
Я валялась на койке и пыталась читать прихваченного из
Москвы Мелвилла (его “Моби Дик” я нашла самой соответствующей случаю книгой), а
Вадик ходил из угла в угол. Было видно, что чертова Клио произвела на него
неизгладимое впечатление и не шла ни в какое сравнение с его безработной женой,
которую я мельком видела в аэропорту (меньше всего она была похожа на пиранью,
скорее на безмятежное парнокопытное).
– Ты можешь не мелькать? – наконец не выдержала я.
– Как она тебе? – наконец не выдержал Вадик.
– Кто?
– Да Клио!
– Ничего особенного. – Я мстительно улыбнулась. –
Обыкновенная шлюха. Провокаторша. Пол Гапон в юбке.
Здесь я погрешила против истины – Клио явилась нашему взору
не в юбке, а в разгильдяйских кожаных брюках а-ля Дженнис Джоплин.
– Ты думаешь?
– Вадик, будем смотреть правде в глаза. У тебя нет
никаких шансов.
Вадик вздохнул и бросился к зеркалу у умывальника. Зеркало,
почему-то заключенное в претенциозно-вычурную раму, было единственной достопримечательностью
нашей спартанской каюты. Единственной, если не считать неважнецкой репродукции
картины Доу “Потерпевшие кораблекрушение”, – самый необходимый атрибут для
начала круиза, ничего не скажешь.
"Потерпевшие кораблекрушение” висели прямо над памяткой
пассажирам на все случаи жизни. Простенькая отксерокопированная памятка никак
не вязалась с обшитыми дубом стенами и простенками, затянутыми гобеленовой
тканью, – легкомысленные райские птички, не имеющие ничего общего с суровой
действительностью, которую и предрекал перечень стихийных бедствий в памятке.
Самым невинным из них было наше совместное пребывание в одной каюте – до сих
пор я не воспринимала Вадика как мужчину, и он платил мне той же монетой.
Вадик занимал верхнюю койку, мне же досталась нижняя. Кроме
двухъярусной кровати, сколоченной из того же дуба, что и стены, и умывальника,
в узкой каюте место нашлось только бельевому шкафчику, небольшому столу и паре
стульев, привинченных к полу. На столе в низкой вазе, больше напоминающей
дешевую пепельницу, стояли орхидеи с розовыми глянцевыми лепестками –
прощальный жест Москвы, воздушный поцелуй туристической фирмы, отправившей нас
сюда. И корабельные часы-будильник, стилизованные под рулевое колесо. Я сильно
подозревала, что эта каюта (в то время, когда “Эскалибур” носил еще ничем не
примечательное имя “Збруево”) принадлежала кому-нибудь из мелких корабельных
сошек – то ли мотористам, то ли рулевым матросам. Интересно, какие апартаменты
достанутся Клио?..
Вадик тем временем яростно рассматривал в зеркале свою
физиономию.
– Значит, никаких шансов, – повторил он мои слова, даже
не поставив в конце вопросительный знак. – К тому же я забыл свою зубную щетку…
– У меня есть запасная, – успокоила я Вадика.
– У тебя повадки старой девы.
– Ты ведь женатый человек, Вадик, примерный семьянин, –
мягко сказала я. – Что ты можешь знать о старых девах?
– Все. – Вадик потряс скошенным подбородком. – Я ведь
женат на старой деве.
– Да? Кто бы мог подумать!
– Можешь не сомневаться. Старая дева – это
мироощущение. Это образ жизни. Шерстяные трусы зимой и хлопчатобумажные лифчики
летом. Моей жене даже в голову не приходит сделать педикюр. У тебя ведь тоже
нет педикюра, правда?
– Правда, – запираться бессмысленно, ночью он вполне может
заглянуть ко мне под одеяло с китайским карманным фонариком в зубах.
– Вот видишь! – Вадик снова уткнулся в зеркало, и в эго
время маленький радиоприемник, торчавший в нише у изголовья наших коек, чихнул
и. кряхтя, донес до нас голос капитана: “Уважаемые господа! Капитан и команда
приветствуют вас на борту “Эскалибура” и приглашают на торжественный ужин. Сбор
в кают-компании корабля через сорок минут”.
– Интересно, нас это касается или нет? – Вадик
задумчиво потер подбородок. – Или по-прежнему будем столоваться в людской?
В первые дни своего пребывания на корабле мы обедали и
ужинали в столовой для экипажа, но успели познакомиться только с одним из трех
рулевых, флегматичным эстонцем Хейно, палубным матросом Геной и мотористом
Аркадьичем. Хейно все время старался подсунуть мне перец, солонку и лишние
бумажные салфетки, что было расценено Вадиком Лебедевым как изысканное
чухонское ухаживание. А Гена и Аркадьич были обладателями таких разбойных
физиономий, что я всерьез опасалась, как бы они со временем не подняли бунт на
корабле. До сих пор мы не знали точного количества обслуживающих круиз людей.
Старпом Вася сказал нам, что, помимо пассажиров, на корабле находится тридцать
человек команды. Ровно в два раза больше, чем пассажиров, но это то минимальное
количество, которое необходимо для поддержания жизнеобеспечения “Эскалибура”.
Обычно же на судах такого класса людей бывает в три раза больше.
В дверь каюты постучали – довольно деликатно.
– Открыто! – гонким голосом пискнул Вадик, не отходя от
зеркала. – Открыто, входите!
Дверь каюты широко распахнулась, и на пороге появился
молодой человек, которого до сегодняшнею дня я не видела ни разу. Как жаль, что
я не видела его ни разу, иначе мне было бы чем занять свое воображение в
оставшиеся до выхода в море дни. Широкие плечи молодого человека были втиснуты
в парадную тужурку с надраенными пуговицами, а воротничок-стойка подпирал самый
крутой и надменный подбородок, который я только видела в жизни. Молодой человек
держал перед собой поднос, на котором лежал узкий длинный конверт.
