– Мне плевать на все ваши размышления, – сказал Макс. –
Считайте, что это игра или все, что угодно. Вот только корабль – это не
игрушка. Его жизнедеятельность необходимо поддерживать, иначе мы все здесь
загнемся до конца первого тайма… Или чего там еще? Поэтому, как единственный
среди вас профессионал, я назначаю корабельные вахты: на центральном пульте
управления, при двигателях, в рубке… Пока хватит. У котлов добровольцы уже
появились, как я понимаю.
– Верно понимаете, господин капитан “Эскалибура”, –
отозвался Муха.
– Значит, так. Первые вахты по два человека, по четыре
часа – на капитанском мостике и на центральном посту управления. С полуночи до
четырех утра, с четырех до восьми и так далее… Порядок нужно поддерживать,
иначе корабль перестанет быть кораблем.
– Интересно, как вы собираетесь назначать людей? –
спросил Альберт Бенедиктович. – Спички, что ли, тянуть будем?
– Необязательно.
Я вспомнила капитанский мостик, величественную картину
замерзшего моря, замерзшие приборы, флаг – “Вы идете к опасности”… Быть может,
если я буду в рубке, то приду к опасности быстрее. Опасность всегда приятнее
неизвестности…
– Если позволите, Макс, я возьму на себя первую вахту в
рубке.
– Вообще-то, у нас достаточное количество мужчин…
– Если есть волонтеры, почему бы не удовлетворить их
страстное желание? – Альберт Бенедиктович нервно затряс ногой.
– Хорошо, – согласился Макс.
– Я тоже… Если вы не возражаете. – Конечно же, это был
Антон. – Я тоже согласен на дежурство в рубке.
– Ладно. Вы двое. – Макс удовлетворенно почесал шрам. –
С двенадцати часов можете заступать.
– Теперь самое ответственное – двигатели. Первым буду
я. И мне нужен еще один человек. – Обведя всех взглядом, он остановился на
Лаккае. – Вот вы, господин политик.
– Почему я?
– Хорошо, не вы. Тогда кто?
– Испугались, батенька? – Наконец-то и губернатор
Распопов, почувствовавший себя в безопасности, получил возможность отыграться.
– Да, это вам не языком молотить по предвыборным урнам… Не бюллетенчики
опускать…
– Хорошо, – сдался Лаккай, только для того, чтобы не
слушать нападок своего идейного противника. – Я согласен…
Вот только взгляд его застыл, и на секунду показалось, что
он смотрит куда-то внутрь себя.
* * *
– Давайте не включать света, – попросил Антон. Собственно,
и просить было не нужно.
Только отсюда, из темноты капитанского мостика, ночное море
представало во всем своем необузданном и диком величии. Еще вечером Макс, по
настоятельной просьбе всех посвященных, снял этот дурацкий флажок “Вы идете к
опасности”. Напоминание исчезло, и опасность исчезла вместе с напоминанием…
Остаток дня был наполнен каким-то лихорадочным весельем: все легко приняли
завиральную теорию Вадика и вовсю ее комментировали. Было еще несколько
комментариев, в основном выше шестнадцати градусов. Только деликатная Аника
ограничилась девятиградусным вином. Муха, поставивший себе такую русскую цель
споить швейцарку, практически не отходил от нее. То же самое можно было сказать
и о муже Аники. Измученный неуловимым призраком шантажа, он был вынужден
крейсировать между Мухой и Аникой, пристально следя за их разговорами.
Несколько дней такой вот слежки, лениво думала я, и ты можешь тронуться
мозгами, несчастный Андре.
В конце вечера подвыпивший Муха вылез на стойку и
провозгласил тост за пустой корабль и его хозяев. Новых хозяев. По своду
морских правил, если судно брошено командой, то его хозяином автоматически
становится тот, кто это судно найдет и приведет в ближайший порт.
– А что? – вещал Муха, обливая шампанским всех
желающих. – Япония здесь недалеко, приведем суденышко куда-нибудь в Саппоро и
продадим япошкам на металлолом. А денежки поделим. Как вам такая идея, а?
Идея была воспринята с энтузиазмом, никто уже не думал о
преподобном сэре Оливере Бейли, о газетном листке с английским тезкой “Эскалибура”,
о фотографии капитана, датированной 1929 годом.
– Отличная мысль! – воодушевился слетевший с катушек и
выпивший больше всех джина хоккеист Витя Мещеряков. – Только как денежки будем
делить? И сколько они запросят?..
– Не пойдет. – Макс, которому нужно было через час
заступать на вахту вместе с Арсеном Лаккаем, был одним из немногих трезвенников
в кают-компании. – Судно не брошено командой, так как я сам являюсь членом
команды. И по закону этот корабль принадлежит мне. Только мне. Пассажиры в расчет
не берутся.
– И сколько же за него можно отхватить? –
поинтересовался Муха.
Макс произвел в уме некоторые подсчеты:
– Если со всей электронной начинкой, учитывая ремонт и
все такое… Три миллиона долларов, как минимум…
– Да вы миллионер, роднуля! Добро пожаловать в клуб
долларовых миллионеров. У нас их здесь наверняка с пяток наберется! Вы как
думаете?
Макс не думал никак. Похоже, что три миллиона долларов
расшевелили его воображение. Несколько минут он мрачно сидел в углу кают-компании,
а потом ушел, бросив на ходу Лаккаю, что ждет его на центральном пульте
управления через полтора часа. Следом за Максом ушла и Карпик, послав мне на
прощание воздушный поцелуй. Я догнала ее уже в коридоре.
– Карпик! Я прошу тебя, не ходи одна. Пожалуйста… Мало
ли. Пока ничего не ясно.
– Почему не ясно? Все ясно. Твой дурак Вадик все так
здорово объяснил…
– Ну, раз он так здорово все объяснил, значит, он уже
не дурак, верно?
– Ну, не знаю… Я пойду спать…
Я представила, как Карпик возвращается к себе в каюту,
покинутую отцом ради женщины, которая ей ненавистна. Маленькая хрупкая Карпик,
с маленькими хрупкими плечами, трогательно-некрасивая…
– Если хочешь, можешь заночевать у меня в каюте. Мы
сейчас пойдем туда, посидим с тобой… Я подожду, пока ты заснешь…
– Не надо. Я пойду к себе.
– Ты правда не боишься?
– Я боюсь, – серьезно сказала она. – Только я боюсь
того, чего и вправду надо бояться. Это вы не боитесь того, чего надо бояться…
– Вы? – Я так и не уловила смысла в бессвязной речи
Карпика.
– Вы – взрослые…
– Взрослые бывают разными, Карпик.
– Да, я знаю. Ты не такая. Ты совсем другая… Я тебя
люблю. И хочу, чтобы ты осталась с нами…
Я обняла девочку за плечи и услышала, как бешено колотится
ее сердечко.
– В качестве кого, Карпик? Она молчала.
– Это невозможно… Я не могу остаться с вами. Но твоим
другом я буду всегда, слышишь?
– Ты ему нравишься, правда?
– Кому?
