– Этому дрянскому Антону. Гад!
– Зачем ты так, Карпик? Доктор – очень милый человек…
– Да, я знаю… Прости меня. Спокойной ночи, Ева.
– Спокойной ночи, Карпик. Закрывайся хорошенько.
– Да… – Она молча выскользнула из моих объятий и
побрела по коридору, маленькая и несчастная.
У самой двери в кают-компанию, повинуясь какому-то импульсу,
я оглянулась. Карпик благополучно прошла мимо своей каюты. Каюты номер
двенадцать. Или мне это только показалось? Или она действительно направилась в
сторону каюты Клио – туда, где сейчас находится ее отец. Похоже, этих двоих
действительно изранила смертельная страсть… Только один раз Сокольников
воровато выскочил за бутербродами и воровато попросил меня, чтобы я приглядела
за дочкой… Должно быть, он и взял боцманский ключ, чтобы маленькая бестия, со
свойственной ей безудержной бесцеремонностью, не открыла этим ключом двери Клио
в самый неподходящий момент…
Именно так, безудержная бесцеремонность, бедная Карпик. Я с
трудом подавила в себе желание броситься за ней. В конце концов, она справится
со всем сама, упрямая девчонка….
* * *
… – Давайте не будем включать света, – попросил Антон.
Собственно, и просить было не нужно.
– Давайте.
– Море во льдах выглядит романтично, вы не находите?
– Пожалуй. Который час? Антон посмотрел на часы:
– Половина второго. Половина второго, а мы с вами не
обменялись и десятью предложениями.
– Остается еще два с половиной часа.
– Надеюсь, они будут более продуктивными.
– Может быть.
– Что вы думаете обо всем об этом?
– Сейчас – ничего.
– Вы считаете, что ваш… м-м… Ваш приятель, этот Вадик…
Что он прав?
– Я не знаю. Но лучше хоть какое-то объяснение, пусть
самое не правдоподобное, чем отсутствие всякого объяснения.
– Возможно, вы и правы… Но если это игра – то очень
дорогостоящая игра. Одна эвакуация команды чего бы стоила.
Я улыбнулась:
– Видите, вот и вы втянулись в нее, приняли ее условия.
– Бог с ней, не хочу даже говорить об этом.
– Тогда о чем же вы хотите говорить?
– О вас…
– Обо мне?
– О чем же еще можно говорить в тихую лунную ночь? – По
всем правилам необязательного корабельного флирта он должен придвинуться ко мне
на максимально возможное расстояние, попытаться запустить лапу мне под свитер
и…
Но он не сделал этого. Наоборот, отошел к широким окнам.
Теперь я хорошо видела его силуэт на фоне черного неба и льдов, мерцающих
изнутри каким-то ирреальным, никогда не виденным мной светом. Силуэт, который
не способен заставить сердце биться сильнее. Этот тип мужчины совершенно мне
противопоказан: почти квадратная фигура (смешно вспомнить, что я приняла его за
“братка” в нашу первую встречу), по-мальчишески круглая заросшая голова,
короткая основательная шея… Пожалуй, он соответствует своей фамилии – Улманис –
хуторянин-латыш, да и только. Нейрохирург, кто бы мог подумать, ему нужно
возить сено в августе, копать картошку в начале сентября и всю зиму делать
детей. С такой же непритязательной хуторянкой, как и он сам…
Интересно, почему же все-таки мое сердце бьется сильнее?..
– Похоже, я вам не особенно нравлюсь, – неожиданно
сказал Антон.
– С чего вы взяли, что я думаю о вас?
– Вы думаете обо мне, и я даже знаю, что именно вы обо
мне думаете.
– Вот как? Интересно…
– Вы думаете, что я похож на латышского крестьянина и
что я неплохо бы смотрелся на фоне коровьего навоза.
– Ну, насчет навоза – это сильный ход. А во всем
остальном… Возможно. Как вы догадались?
– Женщины, которые мне нравятся, всегда думают обо мне
именно так. – Он даже не соизволил обернуться, но я оценила тонкость признания.
Если он движется теми же темпами и в том же направлении, то, пожалуй, с ним
можно очутиться в одной постели и только потом удивиться, почему же ты не сошла
на своей автобусной остановке….
– Вы молчите, – грустно сказал Антон.
– А что, я должна хихикнуть, закатить глаза и сказать:
“Так я вам нравлюсь, милый?”
– Нет, конечно же, нет. А в общем, да. Вы мне
нравитесь.
– Теперь я буду знать, что два ваших “нет” означают
одно “да”. Надеюсь, что когда-нибудь эта информация мне пригодится.
– Я тоже надеюсь… Они опять кричат, эти тюлени.
Интересно, они о чем-то хотят предупредить нас или, наоборот, скликают к нам
всех демонов?
– А вы, оказывается, не только мистик, но и поэт,
Антон.
– Должно быть, в этих широтах все – поэты… Жаль только,
что человек здесь так и не прижился. Иначе можно было бы составить прелестную
антологию.
– Да, – сказала я. – Если бы здесь была Карпик, она бы
обязательно почитала нам что-нибудь из Гарсиа Лорки…
– Вот это, наверное, – тихо сказал Антон и повернулся
ко мне:
Над берегом черные луны,
И морс в агатовом свете
Вдогонку мне плачут
Мои нерожденные дети.
* * *
Я замерла.
Он знает Лорку, он нашел именно то, что нужно; тихий тюлений
рык пытается разбить стекло рубки, вползти на корабль, проникнуть во всех нас.
Он знает Лорку. Может быть, капитан и команда ушли туда, во льды, стали
тюленями, детенышами тюленей, душами тюленей, – взамен тех, что мы забрали,
освежевали и бросили в трюмы… И нас теперь будет ждать расплата, как других
охотников и другой “Эскалибур” в 1929 году…
Он знает Лорку, а я почти готова поверить в это.
– Вы слышите? – спросил у меня Антон.
– Тюлени? К ним привыкаешь, как к шуму волн… Я выросла
на море, я знаю.
– Нет, я не об этом. Слышите шаги?
Теперь и я услышала, о чем говорит Антон.
Шаги.
Не шаги даже, легкий, почти неслышный бег. Слишком невесомый
для живого человека. Для человека из плоти и крови Он не приближался и не
удалялся, он был повсюду.
– Вы будете смеяться, я знаю. – Антон понизил голос до
шепота – Но я прихватил нож из кают-компании…
– Правильно сделали, – таким же шепотом одобрила я. –
Вряд ли он может нам помочь, но все-таки…
Извиняясь, он вытащил нож из-за пазухи – господи, нет ничего
невиннее, чем десертный нож для разделки пудингов! – извиняясь, он подошел ко
мне, заслонил меня, спрятал за свою спину. Боже мой, его спина была такой
спокойной, такой надежной, как виноградники в летний полдень. Почему бы не
остаться в них, между сухих узловатых лоз, между тугих гроздьев незрелых ягод…
