– Спи, девочка, – вздохнула я и поцеловала ее в лоб.
Карпик сладко вздохнула во сне. Должно быть, отец из ее снов никогда не
доставлял ей хлопот… И его не нужно было делить с ненавистными зататуированными
самками…
Я поднялась с колен и отошла к широким окнам рубки. Смутно
хотелось спать, звуки, идущие от невидимого в темноте моря, убаюкивали: неясная
миграция льдов, потрескивание спрессованного снега, далекие голоса тюленей. Я
прижалась разгоряченным лбом к стеклу, несколько секунд глаза привыкали к
темноте, а когда они привыкли к ней окончательно, прямо перед собой я снова
увидела этот чертов флаг: “ВЫ ИДЕТЕ К ОПАСНОСТИ”…
* * *
…Похоже, что наша с Антоном вахта будет последней.
Я поняла это сразу, как только вошла в кают-компанию.
Поучаствовать в мероприятии, которое только условно можно было назвать
завтраком. Дурные вести распространяются быстро – все в кают-компании уже знали
о ночном происшествии, даже отец Карпика и Клио, соизволившие наконец появиться
в общей массе узников корабля. Выглядели они просто неприлично: блудливые
волосы, блудливые глаза, блудливые скулы, блудливые подбородки. Они то и дело
касались друг друга, не выпуская друг друга ни на минуту, – и тогда всю
кают-компанию пронзали голубые искры.
– Где Карпик? – подскочил ко мне Сокольников.
– Успокойтесь. – Тоже мне папаша, хрен моржовый,
вспомнил-таки! – Успокойтесь, Валерий. Я проводила ее к Максу, Карпик захотела
его проведать, вы же знаете, что случилось ночью.
– Да. – Он сразу обмяк. – Да, мне сказали…
– Вы бы умерили свои сексуальные аппетиты. – Господи,
зачем я только сказала это, я ведь хотела сдержаться, и не смогла… Какое мое
собачье дело, в конце концов.
– Не ваше дело! – окрысился он и тут же вспомнил, что я
некоторым образом принимаю участие в судьбе его дочери. – Простите меня.
– Ничего, – смутилась я. – Вы тоже простите… Девочку
сейчас нужно поддержать. Нужно быть с ней рядом. Сейчас всем нужно быть рядом
со всеми.
– Сейчас всем нужна поддержка, – сказала подошедшая
Клио, и Сокольников не смог удержаться, я видела, как он боролся с собой, как
давал себе самые страшные клятвы со времен распятия Христа, – и все равно не
смог удержаться: обнял Клио за талию. И лицо Клио сразу же самым банальным
образом исказилось, запрокинулось, как в самом финале страсти…
Да-а, голубчики, эк вас прижало, сочувственно подумала я и
отошла подальше от эпицентра корабельного порока. Сокольников проводил меня
виноватым взглядом: “Я надеюсь на вас, Ева, я очень на вас надеюсь, будьте
добры к моей дочери, и вы не останетесь внакладе, только сейчас будьте добры к
ней, будьте с ней…”
Хорошо, пошел ты к чертовой матери, буду, куда же я денусь…
Я отошла от сладкой парочки, прекрасно зная, что сейчас она
уладит все формальности с едой и снова уединится в каюте Клио. Муха протирал
стаканы у стойки и уже с утра наливался коньяком. Похоже, что он был в самом
мрачном расположении духа.
– Ну, – сказал он, – как прошло дежурство?.. Труженикам
моря – рюмку аперитива за счет заведения.
– Нет, Муха, мне что-нибудь полегче.
– Винишка?
– Кофе, если можно…
– Можно. Есть растворимый. – Муха уже вполне освоился в
буфетной “Эскалибура”, и, похоже, шефство над стойкой его вполне устраивало.
– Валяй растворимый…
Муха налил мне кофе и, пока я пила его, с любопытством меня
разглядывал. Я поставила чашку на блюдце и улыбнулась ему:
– Что?
– Любуюсь самой отважной женщиной этого проклятого
корабля.
– Находишь меня привлекательной?
– Еще бы. И, похоже, не я один. – Муха по-свойски
улыбнулся и кивнул в сторону нейрохирурга, который сейчас о чем-то тихо
разговаривал с Филиппом. На меня он даже не смотрел. Очень робко не смотрел.
– С чего ты взял? – удивилась я.
– Роднуля, поверь мне, я стольких собак съел на
любовных играх, что ни один кореец за мной не угонится… Не знаю, правда, как
насчет морячка с татуировкой, но этот тоже ничего… Авторитетно тебе заявляю.
Тяжеловат немного, но женщинам это нравится…
Морячок с татуировкой… Похоже, что я стала забывать об
убийце Митько за всеми последними событиями. Они заслонили от меня происшедшее
ранее, и теперь у меня не было ни времени, ни сил копаться в этом. Может быть,
потом, когда все это закончится… Вот только когда оно закончится?
– Но наш уговор остается в силе? – сказала я Мухе,
скорее по инерции, чем из жгучего желания заниматься поисками убийцы старпома.
– Ask! (спрашиваешь)
В кают-компании появился Вадик. Сегодня он был мрачен:
возможно, уже знал о происшедшем с Лаккаем, возможно – просто перепил с вечера.
А может быть, его собственная теория игры уже не казалась ему такой верной…
– Ты, говорят, была свидетельницей? – Вадик сразу взял
быка за рога, не забыв прихватить со стойки стаканчик мадеры.
– Чего?
– Того, что случилось сегодня ночью.
– Только косвенной. Свидетелем был Макс. А что, твоя
теория трещит по швам?
– Еще чего! Наоборот, все идет в русле… Не забывай, что
Макс был членом якобы пропавшего экипажа. Почему он остался? Ты не задумывалась
об этом? Так что его свидетельство гроша ломаного не стоит. Вот с политиком –
другое дело. Интересно, куда его сунули?
– Не хочу даже разговаривать на эту тему.
– Он где-то на корабле… Ты же видишь, какой он
огромный… Здесь полк можно спрятать.
– Нет, Вадик, полк здесь не спрячешь. Всегда можно
сказать, сколько человек на борту.
– Интересно, каким же образом?
– Он реагирует. Он реагирует на количество людей. Я не
знаю точно, но чувствую…
– С тобой невозможно говорить…
– Послушай, Вадик, ты не видел папки в моем чемодане? –
Я спросила об этом по наитию, я вовсе не была уверена, что Вадик взял папку, я
вообще не была ни в чем сейчас уверена. Даже в ее существовании. Ведь если
доводить теорию Вадика до абсурда, то можно предположить, что игра началась не
с исчезновения команды, а со смерти Митько… Нет, это просто бред, я сама видела
тело старпома, я знаю, что такое мертвые тела…
– Да не видел я никакой папки… Меня сейчас Лаккай
интересует. Нужно прочесать весь корабль, простучать переборки; если
понадобится, то все подряд… Раз уж они решили сыграть с нами, нужно уяснить их
правила…
– Господи, Вадик! Переборки ты будешь простукивать до
второго пришествия, и еще не факт, что тебе удастся что-то найти.
– Что же, так и будем сидеть?
– Я не знаю…
Возле двери послышалась возня. И почти сразу же в
кают-компанию ворвалась взрывная волна липкого страха, которая сметала все на
своем пути. На пороге появился адвокат Альберт Бенедиктович, который держал в
трясущихся руках пожелтевший лист с неровными краями. На адвоката невозможно
было смотреть.
