Альберт Бенедиктович походил на медузу, выброшенную на
берег.
– Почему мне? Почемумнепочемумнепочемумне?! – завизжал
он и бросил листок на стойку перед Мухой. – Почему мне это подсунули?! Почему
именно мне?!
Филипп и Антон бросились к адвокату. Он сразу же обмяк и
упал им на руки. Вдвоем им удалось оттащить Альберта Бенедиктовича на кожаный
диван в углу кают-компании. Пружины под адвокатом жалобно заскрипели, и, рухнув
на диван, он снова стал причитать:
– Почему мне подбросили эту бумажку?! На что они
намекают? Я не хочу больше участвовать в этом, сделайте что-нибудь, хоть
что-нибудь сделайте…
Нейрохирург не стал дожидаться, пока Филипп принесет воды, и
обрызгал адвоката минералкой, которую пил. Это возымело действие: Альберт
Бенедиктович перестал орать, сбавил обороты и вскоре совсем затих. Сквозь
всхлипы он попытался восстановить картину происшедшего:
– Просыпаюсь, а у меня на столе этот чертов листок,
придавлен будильником… Я закрылся, никто не мог войти. И с вечера ничего не
было, я поставил себе специально стакан воды и витамины… Мне нужно пить
витамины… А утром появилась эта… Появился этот…
– Успокойтесь, Альберт Бенедиктович!
– Прочтите, что там! Там что-то ужасное… Вы видели этот
листок? Он сам по себе ужасный… О-о, я больше не могу здесь оставаться…
Пока Антон пытался успокоить адвоката, все сгрудились вокруг
бумаги, принесенной Альбертом Бенедиктовичем.
– Похоже на листок из судового журнала, – сказал Муха.
Это действительно был листок из судового журнала – неровно,
наспех вырванный. Пожелтевший и обветшавший, почти расходящийся в руках.
Чернила на нем выцвели и потеряли первоначальный цвет, но текст просматривался
достаточно четко: вполне приличный, хотя и несколько отрывистый почерк. Записи
были сделаны на английском языке.
Это был листок из судового журнала “Эскалибура” 1929 года.
Несколько минут все внимательно рассматривали запись.
– Дата сегодняшняя, – нервно хихикнул Муха. – С
поправкой на год, разумеется. Как он только сохранился в относительно приличном
виде, ума не приложу…
– Да, дата сегодняшняя, – подтвердил Филя. – Нужно
прочесть. Толмач-то наш где?
– Ему необходимо отлежаться, – сказал Антон. – После
сегодняшней ночи. Я попросил, чтобы он не выходил никуда. У него Карпик, так
что скучать он не будет…
– Нам тоже не дают соскучиться, – мрачно пошутил
Филипп. – Черт, у меня совсем хреновый английский. Вывески еще могу прочесть, а
все остальное…
– Давай я. – Антон аккуратно взял листок в руки. –
Все-таки практика докладов на конгрессах по нейрохирургии у меня имеется.
– Ну, и какие новости? – спросил Муха, когда Антон
внимательно изучил листок.
– Паршивые. – Антон помолчал. – Судя по записи, сегодня
произошла трагедия на охоте. Во время вечерней вылазки на тюленей сэр Алан
Маршалл был случайно убит выстрелом в висок. Кем из охотников была выпущена
пуля, установить не удалось… Запись сделана капитаном Николасом О'Лири двадцать
шестого апреля в 22.00 по корабельному времени.
Филипп посмотрел на часы:
– Не произошла, а произойдет. Так будет точнее.
Его обычно мягкий голос прозвучал зловеще. Этого хватило,
чтобы Альберт Бенедиктович снова впал в истерику.
– Почему этот листок подбросили именно мне? Почему,
почему, почему?
– Успокойтесь.
– Я ничего дурного не сделал, почему же его подбросили
мне.
– Послушайте, Альберт Бенедиктович – Антон попытался
воззвать к разуму адвоката – В конце концов, здесь написано, что несчастный
случай.
– Несчастный случай, хорошенькое дело!
– Здесь написано, что несчастный случай произошел на
охоте. На охоте. Сегодня никто из нас охотиться не собирается и вряд ли
соберется в ближайшее время. Так что не стоит принимать это всерьез…
– Не стоит принимать всерьез? А как эта бумаженция
оказалась у меня в каюте? В закрытой изнутри каюте? Вы можете объяснить?
Антон набрал полные легкие воздуха, но:
– Нет. Я не могу этого объяснить.
– Что же мне делать? Что делать?! Что делать?!
– Вот что. Давайте сделаем так. Сегодня вы переберетесь
к нам. Или кто-нибудь из нас будет все время с вами. Это выход. Вы как
считаете?
Адвокат затих. Впервые за все время пребывания в
кают-компании на его лице появилось осмысленное выражение. Видно было, что он
ухватился за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку.
– Я согласен, – сказал наконец он – Только можно
попросить вас.
– Да, конечно.
– Чтобы не один человек, а хотя бы двое… Я переберусь к
вам в каюту, на время. Вы не будете возражать?
– Конечно, нет.
Адвокат уселся на диване и обвел всех присутствующих
взглядом. Теперь, когда появилась ясная перспектива спасения, он даже устыдился
своего не очень пристойного, почти бабьего поведения.
– Вы не проводите меня к каюте? – мягко спросил он у
Антона. – Я… Я должен переодеться. Вспотел весь.
– Это точно, – констатировал Муха, позволивший себе
брезгливую улыбку.
Адвокат действительно был мокрым как мышь. Темные пятна пота
расплывались под мышками и на коленях. На брюхе, которое уже не скрывала
расползшаяся рубашка, была видна взмокшая шерсть.
– И как вы, роднуля, при вашей храбрости такой опасной
работенкой занимаетесь, а? – поинтересовался Муха. – Это же смерти подобно. Шаг
влево, шаг вправо, не так братка защитили – и ага?
– Не ваше дело.
– Конечно, не мое…
Адвокат в сопровождении Антона покинул кают-компанию.
Молчавший до этого Вадик грустно сказал:
– Жаль, камеру не прихватил. Поснимаешь такие пенки
пару дней – и вполне можно претендовать на звание лучшего хроникера года. Ты
что думаешь по этому поводу, Ева?
– Ничего.
Наступивший день вступил в видимое противоречие со всем, что
происходило на “Эскалибуре”. Мне вдруг захотелось вырваться из душной
металлической клетки корпуса, подняться наверх, где было свежее небо, свежее
море и свежие, незапятнанные льды. Возможно, их больше нет, а то, что окружает
корабль, всего лишь декорация, кровавая сцена, покинутая актерами в такой же
апрельский день семьдесят лет назад… Как бы то ни было, море в иллюминаторе
кают-компании казалось более реальным, чем сам “Эскалибур”, – и я не стала
сопротивляться.
Я поднимусь на палубу, чтобы убедиться, что все мы еще живы.
Окончательно и бесповоротно решив это, я молча пошла к выходу из кают-компании.
